— Ах ты!.. — девушка не успевает сказать, потому что он утаскивает меня на верх. Я только и успеваю помахать девушке рукой и пискнуть «привет». Как глупо получилось! Меня втянули в какие-то игры.
— Сэм! — кричит Андреа. — У нас остался мескаль?
— Твою мать! Подонок! Я, блять, подонок! — возмущается Богдан с ноги открывая дверь, напрочь забыв о моем существовании. — Алкоголичка. Ещё не рассвело, а она уже пьет!
— А по-моему, она тебя любит, — он резко разворачивается и зачёсывает белокурые пряди назад. Его глаза полны безумия. Я впервые вижу его таким неуравновешенным. Неужели и я буду такой?
— Нет, Олеся. Я тебе говорил, это волчица меня любит. А ей плевать. Черт! — он ударяет по столешнице и тяжело дышит. Я кладу ему руку на плечо.
— Все будет хорошо. Может вам поговорить?
— Почему же ты не стала разговаривать с Глебом, а просто сбежала?
— Это другое! — я обиженно поджимаю губы.
— Прости, Лесь, — он убирает выпавшую прядку волос и заправляет мне за ухо. Получается очень интимно. Я чувствую, как между лопатками жжет, повернувшись, натыкаюсь на злые зеленые глаза Андреа, она залпом выпивает жидкость, по запаху неизвестный мне алкоголь.
— Мне нужно ещё! Чтобы пережить эту свадьбу, — она уходит, а Богдан нахально улыбается.
— Что ты творишь? Если ты решил использовать меня, чтобы она приревновала, то ты ошибся с объектом! Я немедленно вернусь назад.
— Нет, Лесь. Прости. Я этого не хотел. Ты, пока, не готова.
— Я никогда не буду готова, — обнимаю себя за плечи и смотрю на развивающуюся белую тюль, на лазурную гладь океана.
— Я обещаю, что буду просто другом. И все! Располагайся. Это отличная комната. Тут, кстати, есть балкон, с которого виден океан. Если повезёт, то увидишь китов. Обустраивайся. А я буду внизу.
Богдан выходит, а я обессиленная оседаю на огромную кровать, подпирая руками подбородок.
Это место просто чудесное, настоящий рай, но его рядом нет и все краски блекнут. От размышлений о том, как бы было чудесно, окажись он здесь и не будь он такими ловеласом, меня отвлекает стук в открытую дверь. На пороге стоит папа.
— Можно? — я поспешно вытираю непонятно откуда взявшиеся слёзы и натянуто улыбаюсь.
— Проходи, пап, — он садится рядом со мной на кровать.
— Ты плачешь, моя Фиалка? — сердце бьют холодные иглы, оставляя раны. Он меня так же называл.
— Ты можешь мне всё рассказать, и не стоит притворяться. Я же твой папа, — опускаю глаза, рассматривая жемчужный лак на ногах и босоножки на танкетке, которые покупал он.