- Да не бьет она его! – возмущенно воскликнула Петрова. Она решительно поднялась из-за стола, словно зеленая гора, и было ясно, что Петрова готова ехать в опеку и возвращать парнишку матери. – Он свалился с забора, полез туда за кошкой, я сама видела! Лана, пойдем!
Втроем мы вышли на улицу, и я подумала, что день еще не кончился, а у нас уже было столько приключений, сколько и за месяц не наберется. Мы организуем отбор невест, я спасла студентов от пересдачи, а директора Анвина от тюрьмы по итогам инспекции, и умудрилась сделать так, что нахального графоманишку напечатает один из ведущих журналов страны. А теперь мы шли спасать ребенка лучшей городской швеи, а день еще не закончился, и в нем может быть еще много всякого.
Полицейский участок располагался чуть в стороне от центральной площади и был похож не на оплот порядка, а на магазинчик средней руки или библиотеку. Маленький беленький дом с резными деревянными ставнями, утопавший в зелени сада – кто бы мог подумать, что вот за этим окном сидит шеф Балетти, который разговаривает только рыком и матом? Мы вошли и первым делом увидели Пауля – он сидел в приемной, заливаясь слезами. Перед ним гарцевал немолодой господин – он настолько старался выглядеть приличным и порядочным, что сразу же становилось ясно: перед нами первостатейная сволочь. Он показывал Паулю то леденец на палочке, то деревянную лошадку, но мальчик не прекращал плакать.
- Кажется, папаша, - негромко пробормотала Петрова. Я согласно кивнула и звонко спросила:
- Шеф Балетти! К вам можно?
Открылась дверь, из нее высунулась красная физиономия, украшенная носом-картошкой, густыми бакенбардами и лохматыми усищами, и шеф прорычал:
- Что надо, так и перетак?
- Мы работодатели госпожи Гутты, - сухим официальным тоном сообщила Петрова. – Пришли узнать, что случилось.
Шеф фыркнул, буркнул и выдвинулся из кабинета – темно-синий полицейский мундир едва не трескался на его заботливо откормленном брюхе. Пауль перестал плакать – теперь он испуганно всхлипывал, отворачиваясь от родителя. Я шепотом приказала Бархену бежать, разыскать господина Берта и привести сюда, а шеф прогудел:
- Работодатели? Какую, интересно, вы ей даете работу?
Отец Пауля подбоченился и добавил:
- Она не работает! Шитье это не работа, а первейшая бабья радость. А раз не работает, то пусть ребенка отдает! Отец всяко лучше за ним присмотрит.
- Не надо меня отдавать! – запищал Пауль, размазывая слезы по лицу. – Мамочка!
- Мы организуем отбор невест для принца Эжена, - Петрова по-прежнему говорила спокойно, но я чувствовала, что в ней все так и звенит от гнева, и она готова устроить скандал и разнести участок, если потребуется. – Госпожа Гутта получила большой заказ на пошив платьев для невест его высочества. Вы понимаете, шеф, какое мероприятие сейчас срывается?
- Государственное! – поддакнула я. – Колоссальной значимости для всего королевства и Тансворта в частности.
Шеф закряхтел. Заложил руки за спину, пожевал губами. Мне показалось, что карман его мундира подозрительно оттопыривается: кажется, туда сунули оплату за то, что он отнял ребенка у матери и передал отцу, который представления не имеет, что нужно сыну.
- И я не понимаю еще одну вещь, шеф, - добавила я и припечатала: - Неужели вы хотите отдать ребенка убийце?
В полицейском участке воцарилась густая тишина. Петрова оторопело посмотрела на меня, шеф удивленно снял и надел фуражку, кто-то из офицеров высунулся из дверей одного из кабинетов, но тут же убрался подальше от греха. Папаша Пауля даже икнул от удивления. Губешки Пауля задрожали, и он залился слезами.
- Мамочка! – простонал мальчик. - Хочу к маме! Мама!
- То есть, как это «убийце?» - оторопело проговорил шеф и бывший муж Гутты визгливым голосом воскликнул: