– Я думала об этом. Наверное, Чарли не всегда был таким. Он воевал во Вторую мировую войну, а это, наверное, как укрощать мустанга.

– Хуже.

– Значит, ему захотелось спокойной жизни, когда он состарился. А молодым он любил гром цимбал, а не звуки скрипок, Чайковского, а не Брамса.

– Возможно. – Грейс обняла дочь за плечи. – К чему ты клонишь, малыш?

– Мне нужно быть аккуратной. Нужно, чтобы это подошло для Чарли. Помнишь, я тебе говорила, что опять слышу музыку, но пока только шепот?

– Да.

– А вдруг это Чарли?

Грейс замерла.

– Чарли больше нет с нами, – мягко напомнила она.

– А может, Чарли теперь как музыка. Неизвестно, откуда она берется, но я ее слышу. Думаешь, так бывает?

– Думаю, все возможно. – Грейс сглотнула ком в горле. – И Чарли понравилось бы, что ты сравниваешь его со своей музыкой.

– Не со своей. Это музыка Чарли. – Фрэнки вновь перевела взгляд на заходящее солнце. – Вот почему она должна быть правильной. Мустанги и смирные пони, цимбалы и все, что Чарли… Я не должна ошибиться.

– Понимаю. – Грейс видела не только картину, которую ей нарисовала Фрэнки. Она говорила Роберту, что девочка справится с горем по-своему, но и представить не могла, что это будет подарок для Чарли. Или последний подарок Чарли для Фрэнки. В любом случае это прекрасно, трогательно… и правильно. – Тебе помочь?

Фрэнки покачала головой.

– Музыка приходит медленно. Еще шепот, но уже громче. – Она вскочила. – Хочу есть. Пойдем поужинаем, а потом посмотрим на лошадей.

Фрэнки снова стала ребенком, и Грейс почувствовала облегчение. Она не знала, как долго еще сможет сохранять самообладание.

– Отличная идея. Разогреем что-нибудь в микроволновке.

– Я сама. Не мешай мне. – Фрэнки направилась к двери. – Просто мне хотелось с тобой поговорить. Становится яснее… – Она вбежала в дом, и последних слов Грейс не услышала.

Становится яснее?

Ей казалось, что Фрэнки видит самую суть вещей. Истина не укроется от глаз ребенка.