Не знаю, к кому относился этот вопрос, ждал ли он реакции на свое замечание относительно женской пунктуальности, во всяком случае, он ничего не дождался и, чтобы как-то замять неловкость, взглянул на свои наручные часы. Встреча была назначена на восемь вечера, а до этого времени оставалось еще добрых десять минут. Меня это удивило, так как я добирался сюда в такой спешке, что был уверен, что уже гораздо позднее.

— У нее есть еще несколько минут, — сказал я, чем заслужил одобрительный взгляд толстушки (если я правильно понял неточный жест Эда, ее звали Юдифь, это имя больше подходило рыжеволосой).

Эд уважительно присвистнул, бросив взгляд на толстое матовое серебро моих швейцарских часов.

— Вот это вещь! — с восторгом сказал он.

Я встретил его замечание равнодушно, слегка пожал плечами и одернул рукав куртки. Эд был прав. Эти часы были самой моей большой драгоценностью, которой я когда-либо обладал, а что до Эда, он может делать по этому поводу любые выводы, какие ему угодно. Пару лет назад я выиграл это сокровище в покер у какого-то бедняги, который играл еще хуже меня и которому везло еще меньше, чем мне. Я бы давно продал эти часы, но я пока не встречал никого, кто был бы в состоянии заплатить хотя бы за ремешок этих часов.

— Ну если все вы из нашей пятерки или там шестерки, то где же Флеминг? — спросил я.

— Да, действительно! — с видом триумфатора вопросил Стефан, словно проснувшись. Смешно! Поистине, он сделал все, что мог, чтобы я не разочаровался в своем мнении по поводу этого стокилограммового мешка с мускулами, голова которого была покрыта ежиком коротких светлых волос, которые обрамляли не слишком высокий лоб.

Эд закатил глаза (предусмотрительно стараясь, чтобы этого не заметил Стефан) и быстро ответил:

— Наш щедрый благодетель скоро будет, — кивком головы он указал на раздвижную дверь. — Он там ожидает уже примерно час. Он уже заказал два кофе, большую кружку пива и кусок сырного пирога.

— Яблочного, — возразила Юдифь. — Я точно видела, что это был яблочный пирог.

Конечно, это колоссальная разница!

— Тогда почему мы не можем туда войти? — спросил я.

— Потому что Цербер нас не пускает, — ответил Эд, показывая многозначительно на хозяина. — Он сказал, что мы только тогда должны войти к нему, когда все соберемся.

— Интересно, а как он нас удержит, если все же мы захотим войти? — спросил я, все больше удивляясь. — Он что, силу применит?

В это же мгновение я пожалел о своих словах. Ни Эд, ни кто-либо другой не ответил ничего на мой вопрос, но я отлично видел их реакцию по выражению лиц. Какая-то противоестественная часть моей личности, склонная к саморазрушению, заботилась о том, чтобы с самого начала произвести на окружающих максимально дурное впечатление. И на сей раз она, эта часть, сделала свою работу довольно удачно.

Хотя бы один раз за этот день судьба была благосклонна ко мне, потому что именно в это мгновение открылась входная дверь и в залу вошла молодая женщина в однотонном твидовом костюме и в тяжелых, черных походных ботинках. У нее были абсолютно белые волосы, постриженные, но уложенные столь неаккуратно, будто эта женщина вовсе никогда не ходила в парикмахерскую, костюм на ней был не только старомодный, но еще и легкий не по сезону, к тому же совершенно неопределенного цвета. К таким женщинам больше всего подходит определение «серая мышка».

— Добрый вечер, — сказала она громким, дрожащим голосом, который говорил о том, что она вот-вот умрет от волнения. — Меня зовут Гертнер, Мария Гертнер. Я по приглашению адвокатской конторы «Флеминг и сын».

Цербер слегка повернул голову к столу, однако продолжал полировать свой стакан дальше, готов поручиться, что это был все тот же стакан, который он начищал и в момент моего появления здесь.

— Эти господа тоже приглашены по тому же вопросу, — пробурчал он. Похоже, он не слишком церемонился с теми гостями, которые почти ничего не заказывают.

Мария поблагодарила его слабым нервным кивком головы и подошла к нам поближе. Тяжело ступая своими огромными походными ботинками и сгибаясь под тяжестью своего большого чемодана, она подошла к нашему столику. Я невольно вспомнил, что в последней полученной мной (а значит, и всеми) инструкции было написано: «при себе иметь только самые необходимые личные вещи». Вероятно, у этой Марии особенно большие личные потребности.