Смотрю на него удивлённо. Я ведь молчала. Ничего не говорила. Что он узнал? А Андрей продолжает:

— Допустим, узнал, что готовишь стоя на одной ноге, как аист или цапля, — он смеётся и смотрит мне прямо в глаза. Я свои опускаю, иначе захлебнусь ртутью, что в его глазах переливается.

— Завтрак готов. Где можно тарелочки взять? — спрашиваю я.

— Давай сразу всё покажу, чтобы ты больше никогда не спрашивала, — и начинает открывать ящички, шкафчики, полочки, всё показывая и рассказывая, а в моей голове только одно крутится: «Почему, чтобы никогда не спрашивала? Никогда?.. Что он хочет этим сказать? И зачем мне знать, где что лежит, я ведь не хозяйка здесь? Я гостья».

Андрей легонько встряхивает меня за плечи:

— Валерия, я знаю, что ты ничего не запомнила, но я всё показал. Вот тарелки для каши, — он ставит на стол тарелки. — Теперь сама хозяйничай, я разрешил. За каждый вопрос «где?» буду целовать. Хоть какой-то кайф получу, — и выходит, смеясь, из кухни, зовёт малышей мыть руки.

А я стою посреди кухни обалдело и ничего не понимаю. Какие, к чертям его, поцелуи? Какой кайф? Кое-как собрав себя по частичкам и заставив соображать, накладываю в тарелки кашу и ставлю на стол. Нужны ложки. С языка чуть не срывается вопрос «где ложки?», но вовремя соображаю и включаю мозг хозяйки, быстро нахожу их в верхнем ящичке. Ух, справилась!

На кухню один за другим вбегает детвора. Рассаживаю всех и понимаю, что стульев не хватает. Нужен ещё один. В дверях появляется Андрей и пятый стул несёт.

— Теперь полный комплект, — произносит он. — Всегда мечтал о большой семье.

Ну зачем он так? Мы никогда его семьёй не будем. Но здесь Мирон прерывает наше молчание.

— Мамочка, а где варенье? Я хочу кашку с вареньем?

Я зависаю. Я не помню, говорил ли Андрей про варенье, когда с кухней знакомил. Что мне делать? Спросить? Или шикнуть на сына, чтобы так ел?

Поднимаю глаза на Андрея, готовая задать вопрос и натыкаюсь на его довольную физиономию, с умопомрачительной ямочкой на волевом подбородке, расплывшуюся в счастливой улыбке. Он встаёт со стула, идёт к шкафчику и открывает дверцу.

— Мирон, тебе какое, земляничное или черничное?

Мир выбирает первое. Андрей приносит баночку земляничного варенья и чистую ложку.

— Держи, — протягивает он мне. — Дальше сама. И, ты мне задолжала, — говорит он, давясь смехом.

А мне хочется плакать! Если он меня поцелует, я ведь отвечу… Удержаться не смогу!.. Хочу!.. Сама хочу к его губам припасть, хочу руки его сильные на себе почувствовать… Понимаю, что краснею…

А Андрей как ни в чём не бывало наклоняется ко мне и тихо шепчет:

— Хочешь и молчишь?

Я закрываю глаза. Он что, мысли читать умеет? Или это всё у меня на лице написано?