Сглатываю еще раз. Шумно. Очень шумно. Слюной подавился аж!

Кристина быстро разгибается. Отчаянно ловлю ее затравленный взгляд.

Все! Стопкран сорван! В один прыжок настигаю ее и, подхватив под бедра, впечатываю в противоположную стену.

— Я… что вы делаете?! — Кристина роняет вещи на пол, а сама успевает продеть руки меж нами, чтобы упереться ими в мою голую грудь.

Я же затыкаю ее рот поцелуем. Властным, утверждающим, болезненным!

Я знаю, что возможно груб, возможно, причиняю ей боль, но поделать с этим ничего не могу. Будто я дорвался до запретного источника, и пока не изопью из него допьяна, не отпущу, не отстану!

Руки мои хаотично исследуют ее тело. Ее грудь, бедра, живот, в котором развивается мой ребенок. Я ненавижу эту женщину, но хочу ее до безумия, до твердокаменной точно гранит боли, что наполняет низ моего живота.

Она пытается мычать, сопротивляться, но я не даю ей произнести и слова, целую, точно обезумевший, точно бабу век не видал.

Между нами лишь тонкая ткань моих боксеров, и это осознание напрочь срывает мой стоп-кран. Я беру ее прямо тут, у стены, на весу, заставив ее ноги обвить мои бедра. Стараюсь быть максимально аккуратным, хотя выходит хреново. Очень хреново сдерживаться, когда дорвался до самого сладкого и запретного по самое «не хочу»!

Но все же где-то на границе сознания я осознаю, что в ней мой ребенок, и все же пересиливаю себя с грубости на нежность.

Как ни стараюсь продлить, но все же наш бешенный галоп заканчивается бурным взрывом удовольствия. И, спустившись с седьмого неба, я все еще продолжаю ее сжимать.

Она то ли всхлипывает, то ли плачет, мелко дрожа на моей груди. Черт…

— Вот черт! — рычу я, отстраняя ее от себя.

Губы ее, искусанные мною, распухли и раскраснелись. Глаза огромные, испуганные. Ну и что вот я сейчас наделал?! Какого хрена сорвался?

— Больно сделал? — глухо спрашиваю я, хватая ее лицо, и всматриваясь в глаза — плачет или нет.

— Нет. — мотает головой. Но плачет. Зачем врет?

— Прости. — хриплю я, упираясь лбом в ее влажный, покрытый испариной, лоб.

Черт, я уже прощения у бабы прошу! За что? За то, что передо мною в одной футболке шастала? За то, что нагибалась так, чтобы у меня крышу от ее зада порвало? Ну и идиот же я! Она специально меня спровоцировала, как мальчишку зеленого! Все, чтобы остаться в моей квартире, сесть мне на шею! Подсадить на иглу интимных отношений с ней! А я — идиот, и рад вестись!

Со злостью отталкиваю ее от себя.

— Убирайся! — рявкаю. — Чтобы ноги твоей в моем доме больше не было!