Подаюсь к ней, отбираю ремень безопасности из ее тонких ледяных пальцев. Я наклоняюсь к ней так близко, что вижу прозрачный пушок на ее белой шее… и кое-что еще!

Кое-что настолько отвратительное, и не вяжущееся с нежным образом Кристины, что меня окатывает точно из ледяного душа.

— Это что такое?! — возмущаюсь я, во все глаза рассматривая край фиолетового синяка, что выглядывает у нее из-под блузки.

Кристина закатывает глаза, пытаясь спрятать травмированный участок кожи от моих глаз.

— Нет! Не смей падать в обморок! — рявкаю я и хватаю ее за подбородок. Наши лица настолько близко, что я вижу толстый слой косметики, который она нанесла на себя.

Зачем, спрашивается? Даже в тот вечер злополучного корпоратива она была почти без косметики. Зачем штукатуриться в офис с утра по раньше?!

— Отпустите меня… — жалобно лепечет Кристина.

Она ставит свои руки поверх моих ладоней, в надежде разжать их, ну куда ей? Я лишь замечаю отвратительные отметины на ее запястьях, что выглядывают из-под ткани натянувшейся блузки.

Сомнения нет. Кто-то отметелил ее, и сейчас она не пьяна, а избита… до полусмерти, вот черт!

В желании подтвердить свою догадку большим пальцем я начинаю стирать тональный крем около ее губ.

Вот черт! Я оказался прав! На нежном белом лице зияет отвратительный кровоподтек, а Кристина морщится от боли, не сводя с меня испуганных глаз.

Пальцами я провожу по ее губам, чтобы понять, как сильно она травмирована. Какие нежные у нее губы! Их бы целовать, нежно лаская языком… Да она вся нежная и хрупкая. Как можно бить ее?!

Овечкина вся покрывается мурашками, а ее соски явственно восстают под тонкой тканью блузки и отчетливо выделяются бугорками.

Меня этим конечно не смутить, чего я там у женщин, как мужчина не видел! Но я чертовски обезоружен, даже обескуражен этим. Так, все! Я запрещаю себе думать о ней, как о женщине! Надо проверить, насколько сильно она травмирована.

— Блузку расстегни! — хрипло приказываю я, с трудом выпуская ее лицо.

— Прямо здесь, в машине? — испуганно лепечет девушка.

— Да, прямо здесь! — рычу я. — Стекла затонированы! Никто тебя не увидит!

Девушка не шелохнется. Лишь ее слезы текут по щекам, размазывая макияж, и обнажая разбитую кожу под ним.

— Глухая?! — рявкаю на нее.

Меня не трогают ее слезы. Не трогают, я сказал!!! Они — фальшивые, как и все, что исходит от женщин.