— До свидания, Дорна.
— До свидания, Джон.
Так прощались мы, когда я уже сидел в седле, а Дорн все еще возился, приторачивая свою суму.
Глаза Дорны равнодушно скользнули по мне, и когда мы выехали из ворот, я увидел на середине буковой аллеи ее быстро удалявшуюся легкую, ладную, но все же понурую фигурку.
16
ХИСЫ. ГОРОД
Никогда еще я так остро не ощущал резких перепадов в интенсивности ощущения жизни. Настоящее всегда было реальным, сегодня — точно так же, как вчера, и завтра наверняка все будет таким же. Но с тех пор, как я попал к Хисам, атмосфера призрачности сгущалась. Это место утратило живую яркость, и почти все Хисы, даже Наттана, казались раскрашенными куклами, беспорядочно движущимися передо мной.
Поначалу это беспокоило, походило на некое наваждение, болезнь, но мало-помалу я привык и, даже невзирая на разлуку с Дорной, жил не без приятности.
В конце концов рядом был друг — Наттана. Даже больше чем друг, она была скорее сестрой, чье присутствие всегда успокаивает душевную тревогу, — сестрой совершенно очаровательной.
Первый день тем не менее можно было считать полным провалом. Я никак не мог внутренне настроиться на общество Наттаны. Мы вышли прогуляться, и поначалу она была разговорчивой и старалась расшевелить меня, однако закончилась прогулка в полном молчании. Впрочем, если Наттана и осталась недовольна, ей удалось это скрыть. Она сказала, что я, наверное, устал с дороги и лучше мне будет пораньше лечь спать.
Следующее утро выдалось прекрасное, по-настоящему весеннее, и нам обоим захотелось выбраться из дому. Долина сияла; пастбища, раскинувшиеся на дальних склонах, ярко зеленели, а вершина Хисклорна, вздымаясь над лесами, на фоне глубокого голубого неба, слепила белизной. Воодушевление Наттаны, по крайней мере в виде легкого беспокойства, сообщилось и мне, и, захватив завтраки, мы оседлали двух хисовских лошадей и стали спускаться в долину, следуя вдоль русла реки, переехали мост, под которым свивались пенные струи, а затем вновь вверх, вокруг усадьбы Хисов, чьи сложенные из бурого камня стены словно вырастали прямо из земли, — кусочек цивилизации, окруженный пустотой, и дальше — к подножиям гор.
В первом письме Наттана писала, что Хисы редко совершают прогулки по правому берегу. Когда я напомнил ей об этом, она рассмеялась:
— Мы могли бы захватить ружье. Вряд ли тут действительно опасно. Я только хотела сказать, что обычно мы редко ездим здесь, разве что некоторые, а девушки одни — вообще никогда.
— Значит, мы — «некоторые»?
— Вряд ли.
Конечно, у меня и в мыслях не было повернуть назад; напротив, во мне возникло новое, еще неведомое чувство — беззащитности, и захотелось ощутить в руках дающую уверенность тяжесть оружия, чтобы в случае чего быть в состоянии защитить ехавшую рядом девушку. Я старался не позволять ей отъезжать слишком далеко.
Наттану, как мне показалось, забавляли эти полувымышленные опасности.
На другом склоне Хисклорна, милях в тридцати от усадьбы, располагалось поселение Шу, где жило несколько сотен горцев. Хотя на много миль вокруг не было свободных от снега перевалов, а горцы избегали передвигаться по снегу, они могли отважиться и неожиданно напасть на нас. Я представлял, как они шныряют по лесу, в который мы углублялись.
Каменистая дорога по-прежнему вела нас вверх. Слева, полускрытые деревьями, показались несколько домишек. Лес сгущался. Я заметил, что местные жители, должно быть, чувствуют себя не слишком уютно.
— Они все ушли, — сказала Наттана. — В долине у них родственники, и они переселились к ним. Но как только гарнизоны вернутся, вернутся и они. Вы знаете, что горцы особенно охотятся за островитянскими девушками? — неожиданно добавила она.