– Если мысленный эксперимент можно подтвердить лабораторными исследованиями, тогда мы пишем о нем статью, и потом либо мы, либо кто-то еще из ученых ставит соответствующие опыты. Однако многие мысленные эксперименты настолько умозрительны, что может пройти очень много времени, прежде чем их удастся проверить опытным путем.

Что больше принадлежит миру грез: мысленные эксперименты бабушки с дедушкой и других ученых или мир трехтысячелетней давности, который соприкоснулся с их миром?

В лаборатории ощущалась сырость. Полли удивилась, как бабушка это выдерживает. Пол был вымощен большими каменными плитами. Перед двумя потертыми креслами был расстелен выцветший тряпичный коврик, и лампа на столике между ними создавала иллюзию тепла. Только пронизывающий холод заставлял вернуться к реальности.

– Ба!

– Что, Полли?

– Так можно мне на почту?

– Думаю, да. Не можем же мы держать тебя завернутой в вату. Я даже не знаю наверняка, чего именно мы боимся.

– Ну, что я потеряюсь где-нибудь три тысячи лет назад… Но я не думаю, что такое может случиться.

– Я тоже. К тому же я все еще не могу заставить себя поверить в невероятное. Но только на почту и обратно!

– У нас молоко кончилось.

– Ну ладно, и в магазин. Но обязательно зайди ко мне, когда вернешься!

– Конечно!

Полли твердо намеревалась сдержать слово и съездить только на почту и в магазин. Хотя на самом деле ей хотелось еще раз поговорить с Анараль. Пойти к Дубу-Дедушке, увидеть Карралиса с его собакой. Может быть, на этот раз он не уйдет, а поговорит с ней?

В четверг – канун Дня Всех Святых. Епископ Колубра отнесся к этому со всей серьезностью. Самайн. Праздник настолько древний, что он предшествует письменной истории. У Полли по спине ползли мурашки, уже не от страха, а от предвкушения, хотя девушка и сама не понимала, чего именно ждет. Она знала только, что соприкоснулась с давно минувшей эпохой, когда та восстала из прошлого, чтобы коснуться иного века, настоящего времени, которое, быть может, ничуть не менее жестоко, чем любая из прошедших эпох, но хотя бы знакомо.

Машина у бабушки с дедушкой была старенькая, мотор завелся далеко не с первого раза. Полли задним ходом выехала из гаража. Съездила на почту, в магазин, потолковала с почтальоншей и с кассиршей; обе были любопытные, дружелюбные и знали ее по имени.

Когда она вернулась домой, бабушка, уже покинув лабораторию, готовила горячие бутерброды на обед. Не успели они поесть и убрать со стола, как снаружи резко затормозила машина. Епископ Колубра!

– Я на минуточку, – предупредил он. – Одна нога здесь, другая там. Я обещал Луизе. Я только хотел привезти Полли свои записи по огаму. – Он сел к столу, указал Полли на соседний стул и раскрыл блокнот.

Записи были аккуратные и последовательные: словарик, простейшие правила грамматики, несколько фраз и идиом.

– Друиды после многих лет обучения хранили в памяти огромный объем информации, но огам был в большей степени устным языком, чем письменным. Эти мои записи – ни в коем случае не чистый огам. Это язык, на котором Анараль, Карралис и народ Ветра говорят сейчас – в их, тогдашнем сейчас.

В три колонки были выписаны слова, которые народ Анараль использовал до того, как прибыли Карралис с Тавом. Далее следовали чисто огамические слова, которые привнесли в язык Карралис и Тав, и небольшая колонка слов, оставшихся узнаваемыми в английском и по сей день, таких, как «mount», «glen», «crag», «bard», «cairn»[9].