Проводник уже готовился к смерти, сожалея, что так и не увидел перед ней свою семью, но неожиданно на помощь подоспело подразделение Прикованных к багру. Они без особого труда перебили и разогнали весь этот республиканский сброд и освободили пленников.

После этого случая были проведены облавы в крупных городах, многих Прикованных к ведрам казнили, но многие до сих пор на свободе. Более того, некоторые из них не стесняются ходить по улицам с жестяными ведрами в руках, как бы демонстрируя свою нелояльность существующей власти. «Фракции 731» тоже удалось нанести чувствительный удар, группировка затаилась, во всяком случае, резонансных акций не проводилось уже давно, но, по слухам, в центральной части острова их влияние до сих пор значительно.

Я поинтересовалась, почему нельзя покончить с Прикованными к ведрам совершенно, ведь это наверняка технически несложно – префектура имеет списки всех, кто прошел каторгу за последние десятилетия, и всех, кто перешел из каторжан в условно свободные поселенцы. Проводник ответил, что сделать это не получится по ряду причин. Во-первых, переходя из каторжного состояния в состояние условно свободного поселенца, заключенный выходит из-под контроля, он может свободно перемещаться по острову и делать что ему вздумается. Во-вторых, – и по секрету, – с архивами большая беда; пятнадцать лет назад в ходе реформы системы каторжных тюрем архив сгорел, и восстановить его не удалось, поскольку судно, на котором в Японию вывозились фотокопии всех документов префектуры, в шторм наткнулось на бродячую субмарину и затонуло. Разумеется, кое-что отыскать удалось, однако значительная часть данных безвозвратно утеряна, так что сейчас никто не может с точностью сказать, сколько сейчас на острове бывших каторжных. В-третьих, – и это не по секрету, – префектура не заинтересована в полной ликвидации Прикованных к ведрам, поскольку они являются той силой, которая помогает держать преобладающих на острове китайцев в страхе и подчинении.

– Сахалин – очень запутанный остров, – сказал проводник и поставил стакан на столик. – Чего тут только не накручено. Змеиная яма. Извините, чай, наверное, остыл, сейчас подгорячу.

Проводник собрал стаканы и удалился, а я достала блокнот для заметок.

В ходе моей подготовки к экспедиции на Сахалин я, разумеется, намеревалась изучить имеющуюся информацию, опросить тех, кто побывал на нем по службе, тех, кто проработал здесь долгое время, для того, чтобы составить хотя бы общую предварительную картину, однако когда я сообщила о своих планах профессору Ода, он категорически запретил мне это делать. По мнению профессора, это могло серьезно исказить картину и повлиять на объективное восприятие. Единственно, что, по утверждению профессора, стоило сделать, – это собрать впечатления тех, кто никогда на Карафуто не был; то есть собрать слухи, легенды и домыслы, чтобы потом, по возвращении, сравнить их с реальным положением дел. Именно в столкновении между Сахалином легендарным и Сахалином реальным следовало искать те зерна, из которых произрастает будущее, именно этот диссонанс, по словам Ода, и являлся хлебом практической футурологии.

Сейчас, угощаясь прессованными шоколадными пластинками, я вспоминала слухи о Сахалине, долетавшие до меня еще во времена школы. В нашей семье, семье крупного военного чиновника, обсуждение сплетен не приветствовалось, однако после ужина я могла отправиться на кухню, где отдыхала прислуга, и услышать жуткие и фантастические истории про Карафуто.

Про то, что там до сих пор сохранились птицы, но птицы эти сухопутные, совсем не умеют летать, зато очень хорошо бегают. Птицы эти охотятся стаями и, подкравшись к спящему, первым делом выклевывают ему глаза, а потом следуют за слепым, дожидаясь, пока он не сломает ноги, и тогда они набрасываются и расклевывают несчастного за несколько минут.

Про северных островных людоедов, живущих в болотах и давно покрывшихся чешуей и издали напоминающих червей.

Про айну, которые, несмотря ни на что, выжили и вынашивают планы мести. Что каждый айну носит с собой кисет, в котором хранит сухие кости пальцев рук убитых им японцев. Что при встрече айну играют в особую игру, и проигравший или должен за сутки принести победителю голову японца, или быть самому убитым. И всегда айну неуловимы, мужественны и кровожадны.

Про то, что уголь, присылаемый с острова, радиоактивный и что от его использования начинается гниль кожи и рак легких.

Про то, что на острове нет никаких каторжных тюрем, что всех преступников вывозят в море и бросают на съедение акулам, которые целыми стаями идут за каторжными сухогрузами в ожидании поживы.

Про то, что с Сахалина ни в коем случае нельзя вывозить никакие вещи и прочие трофеи, поскольку все они прокляты, и каждый, кто возьмет сахалинскую вещь, заболеет и скоро умрет.

Я вспоминала эти истории, рассказанные в полумраке таинственными голосами, а поезд между тем вышел на побережье; за окном в солнечном молочном мареве поплыл Татарский пролив, он казался теплым и мирным, лишь темные силуэты далеких миноносцев береговой охраны напоминали о том, что действует режим изоляции, что между островом и материком проведена граница, перейти которую не может ни один человек.

– Ваш друг тоже был там, – сказал вдруг проводник, вернув меня к реальности.

– Где? – не поняла я.

– Там, на железной дороге, когда нас хотели давить поездом. Он был там и спас много людей. Жаль, очень жаль.

– Что жаль? – снова не поняла я.

– Что он уедет. Он ведь наверняка уедет с вами в Японию.

– С чего вы взяли?