Дорога не только оставляла желать лучшего, но и требовала быть хоть какой-нибудь. Трясло грузовик на ухабах так, что Маришу — самую легкую из «варягов» — пару раз едва не выбросило за борт. Благодаря отсутствию кляпа она высказала все, что думает о предках по материнской линии тех, кто устроил эту приятную экскурсию. Пилоты, которых тоже усадили в кузов, дружно покраснели.

— Слышь, Петрушевич, не нравятся наши дороги — сиди за Стеной, детишек рожай. — Ашоту испортили настроение. В ответ на требование сдать оружие он показал кукиш, и ему тут же заодно испортили прикус — прикладом. Парочку зубов он точно выплюнул, а может, и больше. Теперь правая часть его и так не худого лица превратилась в одну сплошную припухлость фиолетового цвета.

Подпрыгнув на очередном ухабе и больно стукнувшись копчиком, Данила обернулся. Двухцветный самолет заходил на посадку. Пылающий аэровокзал — отличный ориентир для пилота. Группа поддержки, состоящая из обаятельных лысых мужчин, никак не хотела оставить «варягов» в покое. Чтобы не тревожить Маришу, Дан промолчал об увиденном. Просто надо иметь в виду, что «доброжелатели» рядом.

— Эй, велосипедисты, куда едем? — Неужто Петрову не дают покоя лавры Ашота? Тоже захотел прикладом по морде?

Парнишка-байкер, злой оттого, что его пересадили из коляски в кузов «ЗИЛа», лениво поднялся, чтобы утихомирить шибко разговорчивого пленника. В итоге у Петрова из носа потекло и пропало всяческое желание задавать вопросы.

Вскоре впереди показалась местная Стена.

От аэропорта до острога по прикидкам Данилы ехали километров десять.

Жизнь в Архангельске, как известно, теплилась лишь на одном берегу Северной Двины, да и то в секторе, отсеченном защитным периметром от остального города, брошенного на произвол зомби. А ведь в Архангельске некогда обитало триста пятьдесят тысяч человек. Уйма народу. Сейчас и трех тысяч не наберется, если Данила правильно помнит. Но сведения преподавателей Училища, где Дан обучался на доставщика, могли устареть — причем не в б

о

льшую сторону. Такова реальность: население во всех острогах неумолимо сокращается…

Тормознули у стальных ворот, по обе стороны от которых с вышек взирали на колонну и пленных мрачные бородатые мужчины.

На вышке справа Дан заметил автоматический гранатомет АГС-17 «Пламя», ту еще дуру, установленную на колесо заднего моста от «газона», сам же мост служил столбом для вышки, точнее — половиной столба. В кого вообще из «Пламени» палить собираются? В слонов?

Из амбразур на вышке слева торчали ствол РПК и труба, через которую небось подавалась под давлением горючая смесь из баллонов. Похоже, зомбоптичек здесь не привечают. А где их любят?

— Куда? — Короткий ствол гранатомета сместился так, чтобы в случае чего всадить хоть один заряд из двадцати девяти в ленте под капот желтого, сильно обгоревшего «ЗИЛа».

— Воскресенская восемь.

— Проезжай.

Створки ворот со скрипом расползлись. Прорехи в местной Стене заполняла ржавая колючка, на которой не первый день чернели заветренные куски плоти…

В самом остроге, жутко грязном — сквозь груды мусора пробивалась жалкая травка, — процессия разделилась. Лишь пяток мотоциклов сопроводили грузовик до четырехэтажного здания с колоннами над входом, над которыми белел барельеф — советский герб на фоне знамен. С крыши и из окон второго этажа за прибывшими наблюдали в оптические прицелы. У входа стояли вооруженные мужчины. Чуть в стороне от них держался некий господин в престранной одежке, которую Мариша назвала «ливреей», а самого господина — «лакеем».

Как выяснилось позже, она не ошиблась.

— А ну пошли! — Молодой байкер прикладом ускорил высадку из кузова «ЗИЛа».