— Конечно, — тепло улыбаюсь. — Иди в постельку, я только одену пижаму и сразу же к тебе.

Переодеваюсь медленно, размышляя о том, как лучше начать. Не могу же я рассказать всю правду?! Хотя, почему не могу? Это, ведь, правда. Я понимаю, что ребенку в семилетнем возрасте трудно понять измену, но таков мир: суров, жесток.

Окончательно решаю все рассказать. Объясню, как можно ласковее. Уверена, Вера бы меня отговорила, но ее здесь нет, а значит, нужно делать так, как велит сердце. Однажды я послушалась голоса разума, проигнорировав крик души и жалела об этом долгих восемь лет.

— Готова? — захожу в комнату. Сразу ложусь на кровать рядом с дочкой, которая устраивается на моем плече. — Эта история и горькая и смешная, но я решила рассказать тебе всю правду. — ну, почти всю. Я же не могу сказать, что была беременна и потому покинула Яна. Моя дочурка может неправильно понять. — Это было восемь лет назад…

Восемь лет назад…

Говорят, что можно смотреть вечно на три вещи: огонь, воду и, как твой парень удовлетворяет какую-то блондинку на твоём собственном диване.

Неправда: десять минут больше не могу.

— Кхе-кхе, — кашляю, чтобы привлечь к себе внимание.

Оба испугались. Девушка прикрывает грудь блестящим катраном, мирно стоявшим на спинке дивана. А вот мой суженый падает на пол и, открыв рот так, словно черта увидел, прикрывает руками обнаженное место ниже пояса.

Мне бы ругаться и кричать, тягать за волосы соперницу и сыпать в её сторону проклятьями, но это же я… Вздохнула, пожалела сама себя и хватит.

— Я, конечно, дико извиняюсь, — горло сжимает от боли, — не знала, что здесь так интересно.

Хочу еще что-то ляпнуть, но не могу. Уверенно иду к шкафу, выворачиваю все в чемодан, который всегда наготове и, глотая от обиды слезы, направляюсь к выходу. На пороге не выдерживаю и поворачиваюсь еще раз, заглянув в лживые глаза темноволосого парня.

— Вы продолжайте…

Взглядом пробегаюсь по съемной квартире, которая стала родным домом за много лет. Окатываю презрительным взглядом Вадима, от чего глаза становятся влажными, а веки невыносимо тяжелыми. И на такой ноте с гордо поднятой головой выхожу за дверь.

Шок!

Пять лет любви, и на тебе…

Правду Верунчик говорила, что он сидит на шее. Слез с маминого затылка и пригрелся на моем, да еще в придачу и ноги свесил…

А почему бы и нет? Ксения же добрая: приласкает, покушать приготовит и скандалить почти не умеет. И работу не заставляет искать, потому что у Вадима то спина болит, то температура.

Терпела, потому что любила, но теперь, когда увидела все своими собственными глазами — прозрела.

Под подъездом присаживаюсь на заснеженную скамейку.