Он нашел наконец нужный телефон, начал набирать номер…
– Это… мой самолет?
Поднял голову – перед ним стоял Виталий Витковский.
– Ты чего оставил пульт?
И вдруг сообразил: штурманом у Селезнева Витковский. «Вот незадача… Это ведь надо угодить!»
Невьянцев ошибся, решив, что из пассажиров об аварии не подозревает никто. Если бы он задержался взглядом на майоре в форме ВВС, сидевшем в кресле «3-г», он бы сообразил, что этот майор с обожженным лицом, очевидно, пилот, а от летчика такие фокусы, как резкое снижение и изменение шума двигателей, особой загадки не представляют. Но Невьянцев в первом салоне обратил внимание лишь на первый ряд, где был читинский «заяц», который бурно беседовал с соседями.
Майор Камышин проснулся неожиданно и прислушался. Трудно сказать, к чему прислушиваются в полете летчики, очевидно, не столько к шумам, это само собой, сколько к собственным ощущениям. Камышин понял, что самолет падает. Или, во всяком, случае, идет в крутом пике, что для гражданского, да еще такого лайнера вещь явно недопустимая. А потом он наконец расслышал, что из четырех моторов тянут только два, оба на взлетных режимах, и. понял, что выключенные двигатели горят. И тут же промелькнуло пережитое…
Камышин проводил взглядам летчика, судя по шевронам на рукаве кителя, – бортрадиста, и осторожно, стараясь не потревожить спавшего у иллюминатора мальчугана, Андрейку, выглянул: на фоне белых залитых лунным светом облаков отчетливо тянулся дымный след, «Значит, горим, потому и выключили движки, – понял он и позавидовал выдержке летчика, который неторопливо, с улыбкой прошествовал по салону, явно демонстрируя своим видом благополучие и покой. – Крепкие парни ведут машину».
Камышин, решив догнать летчика в гардеробе, извинился перед женщиной, занимавшей крайнее кресло у прохода, сделал шаг и остановился:
– Эй, майор! Попроси у проводниц воды! – услышал он сзади себя и оглянулся. Видимо, он выдал себя, а может, этот трепач из Читы только сейчас разглядел его изуродованное ожогами лицо, но только вдруг он поднялся сам и сказал: – Э, да на тебе лица нет, майор. Что с тобой? Плохо? Я сейчас, мигом…
– Сядьте, – резко оборвал его Камышин. – Со мной все в порядке. А для вызова бортпроводниц нажмите кнопку.
Он дотянулся до кнопки над первым рядом и нажал. Кнопка вспыхнула.
– Сядьте, – придавил он рукой читинца к креслу. – Сейчас вам принесут воду.
Потом еще раз извинился перед соседкой и попросил ее. Пересыть на его кресло – рядом с Андреем, А сам занял ее место. Он знал, что будет дальше, и знал, что его место сейчас здесь, с краю, у прохода к выходной двери.
Через пять минут, в 22.53, Владимир Павлович был почти готов к докладу министру; машина – вариант «Б», выпуска 59-го года, навигационная аппаратура не менялась, значит, ни о какой посадке на необорудованные аэродромы нечего и думать Экипаж – средний, только штурман первого класса. Это все сообщила свердловский диспетчер – оперативно сработала, ничего не скажешь. Козырев «выколотил» остальные данные из Иркутского ДСУ: самолет взял 90 пассажиров… Топливо полностью – семнадцать тонн.
Владимир Павлович уже потянулся к телефону «Министр ГА», как загремел городской – его номер знают ограниченное число лиц, главным образом конструкторы и «маповцы».[17]