Царь приказал подавать мнения. Всё тот же Ренне взялся говорить первым, похвалил меня за интересную инвенцию, но полностью отверг ее практическую полезность, пока цену оружия не удастся снизить вдвое или втрое. Репнин согласился, что уж слишком дорого выходит, в пять раз дороже наилучшей кремневой фузеи. Брюс возразил: всего дешевле в таком случае выставить против шведа мужиков с дубьем, только чем подобная баталия кончится, заранее известно. Он указал, что воспламенение заряда от удара можно распространить и на обычное оружие, это позволит стрелять в дождь или сырость, а самое широкое поле для применения сих новшеств видел в артиллерии. Ему отвечали все в том же экономно-скептическом духе. Скучающий Меншиков, торопясь окончить спор, подвел итоги:

– Дело очевидное: на одинаковые деньги одного вооружить или пятерых?

Полковничий чин горел ясным огнем, да и капитанский был в опасности. Только что я блаженствовал на вершине успеха… Беспечный Икар взлетел слишком высоко и теперь падал вниз, теряя перья. Гонение на казнозарядное ружье во имя сбережения казны застало меня врасплох, как атака из засады. Аргументы не приходили на ум, хотя в доводах оппонентов, похоже, крылась какая-то ошибка. Обсуждение угасало. Если немедленно не контратаковать – останется утешаться лишь тем, что похороны моих великих планов состоялись по высшему разряду, с участием августейшей особы. Еще не зная, что сказать, я встал из-за стола, как из-за бруствера под обстрелом. Счет пошел на секунды: все смолкли и обернулись ко мне, не исключая Петра. Глубокий поклон в сторону государя:

– Ваше Величество! Позволите ли еще раз взглянуть на мишени?

Ясно, что строить аргументацию можно только от результатов стрельбы. А главное – выиграть хоть немного времени, чтобы обдумать ответ.

– Прошка, принеси.

Теперь генералы терпеливо ждали. Царский денщик мелькнул в дверях и через пару минут явился с простреленными досками, острые щепки торчали вокруг пробоин. Я перенял у него ношу и остановился в середине залы, приобняв мишени по сторонам от себя:

– Прикажите считать, Ваше Величество. Во сколько раз мое ружье сделает солдата сильнее в перестрелке?

Я еще недостаточно понимал русскую речь, чтобы разобрать все фразы, коими обменивались присутствующие, но разговор явно шел о том, учитывать ли касательное попадание. Мое великодушие не имело границ:

– Шесть пуль против двух – стало быть, втрое.

– А цена выше впятеро! Неприбыточно выйдет!

Бесцеремонный Меншиков поторопился прервать меня, глубоко заглотив предложенную наживку. Я выждал паузу, спросил царя, будет ли мне позволено договорить, и продолжал:

– Пехота ведет бой двумя способами. Сначала перестрелка, потом рукопашная на багинетах. В первом деле, как мы видим, винтовочный стрелок втрое сильней обыкновенного фузилера, во втором – равен ему. Если, конечно, после такого огня дойдет до рукопашной. Таким образом, в среднем, по двум видам боя, можно надеяться на повышение боевой силы в два раза.

Противник снисходительно улыбался: а я, мол, что говорил? Оставалось только его добить.

– Господин генерал-поручик, – почтительнейший поклон в сторону Меншикова, – был бы совершенно прав, если бы солдаты ничего не стоили Вашему Величеству и их не надо было кормить. Мы убедились, что у меня один солдат в бою заменит двух. Считаем годовой расход на равные боевые силы. Одиннадцать рублей жалованья и десять рублей винтовка – двадцать один. Двадцать два рубля жалованья и четыре рубля на два мушкета – двадцать шесть. Каждая винтовка сбережет пять казенных рублей, это в новонабранном полку за первый год. Дальше – больше, потому что оружие дается солдату не на один год и цену его надо делить на срок износа. Не знаю, какую пропорцию занимает закупка фузей в средних за много лет денежных затратах русской пехоты, но думаю, что не более двадцатой доли, как и во Франции. Если мы добьемся удвоения боевой силы полка, умножив сии расходы пятикратно, весь его бюджет возрастет не более чем на пятую часть. Гораздо прибыточней, чем увеличивать мощь армии набором дополнительных войск.

Царь очень хорошо умел считать деньги. И вообще у него был быстрый ум. Смеясь, Петр хлопнул по спине генерала:

– Плохой из тебя купец, Данилыч. Не умеешь прибытки рассчитывать.

Тот безучастно повел плечами с видом утомленного аристократа, чей благородный дух не снисходит до столь презренной материи. Царь повернулся ко мне:

– Составьте с Яковом ведомость, что тебе потребно. Завтра доложите.

Он встал и, широко шагая, вышел из залы. Генералы заторопились следом. Брюс, проходя, взглянул сердито, будто на опасного безумца: я понимал и сам, что сделал величайшую глупость, но у меня не было иного выхода, кроме как спорить с могущественным фаворитом. К чести генерал-губернатора, столкновение не имело последствий. Меншикова обвиняли во множестве пороков, действительных или мнимых, но еще никто не упрекнул его в мелочности. Я представлял слишком незначительную фигуру, чтобы он соизволил почтить меня своей враждой.