Быстрым движением он сильно ударил первого из нападавших носком ботинка в голень. И тут же, без передышки, точно пнул второго пяткой в пах. Всего несколько секунд — и оба, уже обезвреженные, валяются на полу, с воем держась за пострадавшие места… Сергей остолбенел. А Марешаль изящным движением поправил растрепавшиеся волосы и как ни в чём не бывало повернулся к нему.
— Боюсь, мсье Белозёров, открытие выставки получилось чересчур воинственным…
— Это точно, — процедил Сергей, переводя дух. (Словно сам дрался.) Бросил взгляд на пол, где мешками с мукой валялись молодчики, трудно приходившие в себя после сокрушительных побоев.
Невесть откуда вынырнувшие неприметные люди быстро подняли незадачливых драчунов, с профессиональной сноровкой завернули руки за спины и буквально выволокли из зала.
— Vive l’Empereur! — отчаянно выкрикнул один из молодчиков уже на пороге, и двое других нестройно повторили за ним эту короткую фразу.
Тут переводчик не требовался. И так ясно, что "Да здравствует император!" Толпа загудела — то ли осуждающе, то ли одобрительно. Не разобрать.
— Сюрте проснулась, — прокомментировал Марешаль, глядя вслед неприметным людям и кривя губы в недоброй улыбке. — Как это говорят в России… на готовенькое прибежали, вот. Пару минут назад они что-то не торопились…
Сергей с холодком в груди вспомнил Ефимова, сомневающегося, можно ли в полной мере доверять Сюрте, будет ли она лояльно сотрудничать с русскими или пойдёт на поводу у проникших в службу бонапартистов… Так ли, сяк ли, — эти молодцы пресечь провокацию не спешили. И если бы не доблесть Долгова с Марешалем, всё могло бы закончиться намного хуже с его, Сергея, участием, — недопустимым.
Во время потасовки директор Боннар на всякий случай мужественно прикрывал своим тщедушным телом отскочившего подальше министра. Теперь Легат, отстранив директора, шагнул к Сергею и величественным жестом протянул ладонь.
— Браво, мсье Белозёров! Вы были неподражаемы, — быстро перевёл Марешаль.
— Я? Но я же ничего не сделал, — несколько растерянно откликнулся Сергей, простоявший всю драку со скрещёнными на груди руками.
Вы сделали главное: сохранили мужество, спокойствие и выдержку, — решительно сказал министр. Не дали себя втянуть в гнусную провокацию, остались невозмутимы и непоколебимы, как скала. Ещё раз браво! Эти бонапартисты вконец обнаглели… Мы все чтим императора, чёрт возьми, но это не повод для омерзительного политического хулиганства!
К ним подошёл немолодой худощавый человек, на высоколобом лице которого бросались в глаза длинные пушистые бакенбарды — по моде прошлого царствования. То был российский посол во Франции Артур Павлович Моренгейм, приехавший на открытие экспозиции и ставший свидетелем драки. (Сергей побывал у него в первый же день в Париже.)
— Совершенно согласен с вами, господин министр, — твёрдо произнёс посол с церемонным поклоном. — Иначе как политическое хулиганство трактовать сей инцидент не могу. Боюсь, я буду вынужден сделать соответствующее представление в Министерство иностранных дел.
Легат развёл руками.
— Понимаю вас, господин Моренгейм… От лица правительства приношу все возможные извинения. А с молодчиками, смею уверить, Сюрте разберётся. — Неожиданно глаза его весело прищурились. — Однако заметьте, что сорвать открытие выставки этим негодяям не удалось.
— Да уж какая теперь выставка-то после такого скандала, — обречённо сказал Сергей.
— То есть как это какая? Ваша! Картины целы, — и слава богу. Вы же видите, — люди не расходятся, ждут.
С этими словами Легат повернулся к публике. По знаку Боннара подошла миловидная девушка-брюнетка с бархатной подушечкой в руках. На подушечке уютно лежали две пары позолоченных церемониальных ножниц.
— Дамы и господа, прошу извинить за мерзкий инцидент, свидетелями которого мы все только что стали! — энергично заговорил министр. — Но теперь, когда он исчерпан, ничто не мешает нам открыть долгожданную выставку и насладиться искусством мсье Белозёрова, не так ли?