— Нет, — прямо и без увиливаний ответил я.

— Почему? — после некоторого сопения обиженно спросил Ванька.

— Потому что война — не для детей.

— А я не дите, — гордо заявил Ванька, — я — царевич!

— То — да, — согласно кивнул я, — ты — царевич. Но… маленький еще. Когда боярских да дворянских новиков в строевые Разрядные списки вносят, знаешь?

— Не-а.

— В пятнадцать годов.

Ванька разочарованно скривился.

— Это я до пятнадцати годов на войну не попаду?

Я едва не рассмеялся. Ох, мальчишка мой родной… Но сдержался и ответил серьезно:

— Нет, ты — попадешь. Потому как ты — царевич. Но пока — рано.

— А ты мне скажешь, когда можно будет? — даже не столько спросил, сколько попросил сын.

— Непременно скажу, — пообещал я. — А теперь — спи. Люди, они ведь во сне растут. Когда снится, что летишь. Вот тогда-то самый рост и идет.

— А мне такое часто снится… — сказал Ванька удивленно. Ну еще бы… Папка-то, оказывается, и про сны ведает. Ну дела…

— Ну вот и хорошо. — Я поцеловал его в теплую щеку и поднялся на ноги. — Спи. А я пошел.

— На войну собираться? — догнал меня Ванькин вопрос, заданный уже сонным голосом.

Я усмехнулся и, не ответив, вышел из горенки.

Когда я подошел к кабинету, Аникей, как обычно, торчал за своим бюро. Я иногда даже удивлялся — когда он спит? Когда бы я ни пришел — хоть в самую ночь-заполночь, он всегда встречал меня за конторкой… В кабинете меня уже ждали. Мишка Скопин-Шуйский, патриарх Дионисий, избранный на сей пост после смерти Игнатия четыре года назад, Качумасов, Митрофан… ближний круг.

— Ну что, орлы, — приветствовал я их, — войны хотели? Так вот она вам. — Я покачал головой. — А подумайте, что бы мы сейчас делали, если бы в свару со шведами вляпались?

Все, кто был в кабинете, переглянулись. Да уж… А я невольно прикусил губу. Это ж ведь опять пойдет гулять байка о том, как Пресвятая Богородица своему избраннику наказала со свеями в войну не вступать, потому как грядет другая, святая, на коей за православных вступаться придется. А то и чего похлеще придумают…