— Хорошо, я буду, — сказал я.

— Здорово, — сказала дочка графини.

А сын графа скривился ещё больше, то ли от боли в руке, то ли от каких-то своих мыслей. Видно было, что он продолжает ко мне испытывать… нет, не неприязнь, такое я почувствовал бы. Это скорее смущение, а из-за своего чисто мужского характера он не знал и пока не умел правильно благодарить. Вот и злился непонятно на что. В основном, скорее всего, на себя, что не смог затащить, но, подспудно, перекладывая это всё на меня. А с другой стороны, я ему психотерапевт, что ли?

— Можете расплачиваться, — сказал Семёныч.

Маша тут же подбежала к терминалу и приложила карточку. Телефон у меня блямкнул. Я только что стал богаче на восемьдесят тысяч.

— Вам запаковать?

— Нет, что вы! Я понесу её так.

Всё-таки хорошо быть Одарённой. Я видел, что хрупкая с виду девушка взяла скульптуру «ростом» в семьдесят четыре сантиметра, которая весила шестьдесят четыре килограмма и тридцать пять граммов. Я знаю это точно, я взвешивал.

— До встречи в субботу, — сказала она, подождав, пока Паша открыл дверь, и проскользнула туда.

— Всего хорошего, Теодор! — наконец разродился вежливостью парень.

— И вам того же, — хмыкнул я, когда они ушли.

Из-за прилавка раздался сдавленный хрип.

— Теодор, вы меня убиваете! — Семёныч показательно достал какие-то таблетки и закинул в себя, изображая умирающего.

— Думаете, что она купила бы её за миллион?

— За миллион, нет. Но вот тысяч за четыреста, ну, может, за триста пятьдесят. Уверен, что точно, — сказал старый барыга.

Я улыбнулся.

— Пока это не в моих интересах.

— Вот как? В ваших интересах быть бедным? — с укором спросил Семён Семёнович.

— Семёныч, ну, блин. Прекращай. Вот на ровном месте заработали восемьдесят тысяч. Разве это плохо?

— На ровном месте мы потеряли, как минимум, триста тысяч! — не сдавался дед.