Марина Кирилловна прилетела из Лондона в растрепанных чувствах. Каким же мерзавцем оказался этот лорд! Мало того что остался должен отелю «Хилтон» недельную стоимость королевского люкса, так он еще умудрился на прощание прихватить все ее драгоценности и кошелек. Хорошо, что хоть кредитная карточка Альфа-банка оказалась у нее в косметичке. А так бы куковала дочь российского министра в британской столице без гроша в кармане. Еще бы Скотланд-Ярд против нее дело возбудил по обвинению в мошенничестве. Один долг отелю составил только двадцать две тысячи фунтов стерлингов, не считая стоимости украденных бриллиантов. Они стоили тысяч сто долларов.

Хватит с нее заморских принцев! Сыта ими по горло! Был бы Игорь чуточку постарше. Или муж – не такой алкоголик. Но его папа на дух не переносит. Или Киреев бы освободился. Какая же она была дура, что подарила такого мужика, который в ней души не чаял, этой уродине Лариске Лебедь!

О таких превратностях женской судьбы размышляла Марина Кирилловна, развалившись на мягком сиденье отцовского служебного «мерседеса», мчавшего ее со скоростью 150 километров в час из аэропорта «Шереметьево‑2» в сторону столицы.

Стоило ей только вспомнить о Кирееве, а он тут как тут, легок на помине. Как не поверить в единое энергетическое поле, объединяющее всех людей!

– Марина, это я, Володя, – услышала она в своей билайновской трубке.

– А я только с самолета. Вот прилетела из туманного Альбиона на родину. И почему-то вспомнила о тебе. А тут ты звонишь. Ты сейчас где?

– Я в Москве. У меня здесь несколько важных встреч. А потом лечу в Нью-Йорк. Я бы очень хотел, чтобы ты полетела со мной.

У Аксаковой пропал дар речи. Чтобы книжный червь, репетитор, школьный учитель, неудачник Вовка Киреев приглашал ее, дочь министра, богатую женщину, слетать с ним в Нью-Йорк! Марина Кирилловна ничего не поняла и потому хотела поскорей прояснить ситуацию.

– Ты где остановился, Володя? – спросила она своего обожателя.

– В «России».

– Что? В этом гадюшнике?! – воскликнула женщина, но про себя отметила, что Киреев не стеснен в средствах, если поселился в лучшей советской гостинице. – От девчонок, наверное, отбоя нет. Каждый вечер звонят и елейным голоском предлагают: а не желаете ли провести время с очаровательной девушкой? Не так ли, Владимир Валерьевич? Вы же, помнится мне, пользовались большим успехом у провинциальных школьниц.

– Не знаю. Я только сегодня прилетел и в гостинице еще не ночевал, – честно признался кандидат наук.

– Вот что, друг юности, записывай мой адрес, – она продиктовала ему свои координаты и объяснила, как лучше добраться до ее дома. – Через три часа жду тебя. Роскошного ужина не обещаю, но что-нибудь выпить и закусить у меня найдется. До вечера!

Наконец-то, свободен! Сердце пело и трепетало у меня в груди, готовое вот-вот вырваться наружу. Даже эта противная монголка Бортэ, столько времени державшая меня в страхе, теперь была мне совсем безразлична. Я даже зла на нее не держал. Собираясь впопыхах, она не обратила внимания, что я умыкнул из ее сундучка свой дневник. И сейчас, когда они уплыли вниз по Томи, я сижу в опустевшем доме воеводы и могу целиком и полностью, не опасаясь никого, предаться столь любимому мною занятию, как написание дневника.

Жизнь моя после отъезда в Тобольск француженки и Ивана вообще потеряла какой-нибудь смысл. Еще страх быть раскрытам перед воеводой противной монголкой давил на мою и без того слабую психику.

Однообразные ласки Азизы мне совсем наскучили. И я проводил с ней вечера, словно отбывал тяжкую повинность. Несмотря на отсутствие всякого рвения с моей стороны, старшая жена воеводы меня от мужской повинности не освобождала.

Днями я либо слонялся по дому, либо бродил по городу, изучив все здешние улицы и закоулки. Пару раз напился в шинке, за что получил изрядную взбучку от Азизы. Я ее начинал тихо ненавидеть и все чаще задумывался, как бы мне избавиться от этой назойливой пожилой женщины. Чтобы не сильно ее обидеть и получить карту асташевских золотых приисков, которую, как я считал, честно заработал за полтора года своего гаремного рабства.

Я сдружился с семьей купца Коломыльцева, особенно с сыном его Тедором, который был меня на год старше, но уже работал приказчиком в отцовской лавке. Я частенько заглядывал к нему во время работы. Мы с ним подолгу болтали за жизнь. Тедька под большим секретом поведал мне свою тайну. Он стал мужчиной! Дворовая девка Наталья ходила от него на сносях и по всем народным приметам вскорости должна была разродиться сыном. Его, Тедькиным, сыном. Во как!

В его же лице я нашел еще более благодарного слушателя. Ибо Тедька верил каждому моему слову, а я ему врал с три короба: и про Петербург, и про то, как служил в гусарском полку, а потом меня разжаловали в пехоту за дуэль. О том, какие у меня были романы с блистательными фрейлинами императрицы, сколько я выпивал шампанского, какая у меня была карета и какой кучер в ливрее… А легковерный Тедька все ахал и не успевал осенять себя крестным знамением.

Иван свалился как снег на голову. Его приезда никто не ожидал. Но стоило только ему появиться, как все в доме пришло в движение, началась подготовка к бегству.