Их ошеломленная мамаша, которая так и не решила пока, что лучше — грохнуться в обморок или встать на защиту своих детенышей.

Похожий одновременно на хиппи и на Христа парень с перетянутыми ремешком длинными волосами, с бородкой, в шерстяном пончо, расшитом индейскими узорами, и в сандалиях на босу ногу. Кажется, в полной отключке. Или недавно вмазался, или, наоборот, отсыпается после долгого трипа.

Броская черноволосая девица в брезентовой армейской панаме — дорогая шлюха?

Пятеро черных: два почти одинаковых парня с какими-то свертками — худые грустные физиономии с громадными глазищами, белки так и сверкают. Бунтарского вида парень — берет, как у Че, плащ как у Хайле Селассие.[4] Мужчина средних лет, с гладкой кожей, прекрасно одетый, с аккуратным кейсом на коленях. Дородная женщина, наверно, домохозяйка, в пальто с лисьим воротником — наверное, с плеча какой-то дамы, склонной к благотворительности.

Белый старик, щуплый, но шустрый и розовощекий, в кашемировом пальто, отливающей перламутром мягкой фетровой шляпе и шелковом галстуке. Бормочущее себе под нос существо женского пола неопределенной расовой принадлежности, закутанное в пестрые тряпки, — явно алкоголичка в последней стадии распада.

Все остальные, кажется, безликие статисты в городском пейзаже. За исключением черного бунтаря, который с вызовом уставился на Райдера, все остальные пассажиры изо всех сил старались быть как можно более незаметными. Отлично, подумал Райдер, товар — он и есть товар. Товар с фиксированной ценой.

Вагон дернулся и остановился. Стивер вопросительно взглянул на Райдера, тот кивнул. Стивер заговорил — монотонно, глухо, как человек, не привыкший много разговаривать:

— Все, кто в задней половине вагона, — встали! Всем встать! И побыстрее!

Райдер, предвидя волнение в своей части вагона, громко сказал:

— Не к вам относится! Сесть и не шевелиться! Кто двинется, пристрелю на месте!

Чернокожий бунтарь демонстративно пошевелился на своем сиденье. Намеренно, с тщательно дозированным вызовом. Райдер медленно направил дуло автомата точно в центр его груди. Парень еще немного поерзал на скамье и только потом замер, вполне удовлетворенный собственной демонстрацией непримиримости. Райдер тоже был удовлетворен: вызов имел чисто церемониальный характер, его можно было не принимать в расчет.

— Живо! Двигайтесь, двигайтесь! По-английски все хорошо понимают?! Что, копыта примерзли?

Уэлком в своем конце вагона начал импровизировать, а зря: пассажиры и так вполне послушны.

Из кабины показались Лонгмэн и машинист. Лонгмэн что-то тихо сказал машинисту, тот кивнул и обвел взглядом пассажиров, ища свободное место. Нерешительно остановился над хиппи, потом двинулся дальше и тяжело опустился на сиденье рядом с чернокожей толстухой. Та не шелохнулась.

Райдер кивнул Лонгмэну. Тот, держа в руке ключ, направился к дверям. Два мальчугана, оцепенев, стояли у дверей, преграждая ему путь. Протянув руку, Лонгмэн мягко развел их в стороны.

Их тучная мамаша вскрикнула:

— Брэндон! Роберт! Пожалуйста, не трогайте их!

Она вскочила на ноги и сделала шаг к двери.

— Сидеть! — приказал Райдер.

Женщина остановилась, повернулась к нему и открыла рот, собираясь возразить.