Глава первая. Когда песня перестала играть…

…Когда песня мертвых птиц пахла жженой бумагой, а губы директора жадно втягивали дым безвкусной сигары, в это время за ним внимательно наблюдали из экрана. Его изучали, как подопытную крысу, принимающую активное участие в чужом эксперименте: мужчину, сгорбившегося в кресле, директора психиатрической лечебницы, который молча курил и смотрел в сторону своего зрителя.

Да, именно там, у окна, за ним следили глаза. Невидимые, янтарного цвета глаза, с небольшим оттенком изумруда.

Изумрудно-янтарные, медовые, всепоглощающие глаза, которым было приятно наблюдать за этой странной фигурой в кресле, любящей тишину больше, чем женщин, за актером, который теперь исполнит главную роль по сценарию того, кто за ним смотрит с экрана. Можно даже сказать, что директор — марионетка в руках кукловода.

Но марионетка, абсолютно уверенная в том, что никаких нитей нет и что кукловод в равной степени может обменяться ролями с куклой. Охотник всегда может стать добычей сам.

Пока директору о Сомелье известно мало, он — добыча.

После того как директор сжег письма, он первым делом достал из тумбочки чистый лист бумаги и ручку. Переписал по памяти те строки из Ремарка — вторую подсказку Сомелье, данную им в письме:

«Я перестрою магазин под кафе. Светлые обои в цветочках, три музыканта. Пианино. В глубине бар. Дом расположен в благополучном квартале. Гардины и люстры приобрету. Ну и, конечно, квартирная плата с жильцов верхних этажей».

Директор запомнил самое главное, как ему казалось, и сразу же записал на бумагу, чтобы не забыть.

Сомелье — серийный убийца, от имени которого стыла кровь у всех жителей Европы. Каждая новость о нем — это еще одна смерть молодой девушки.

Он не убивал их, а всего-навсего целовал. Так он считал.

Директор хотел вспомнить, кто же такой Сомелье — пациент, которого он когда-то лично обследовал. Но сколько ни старался, все было напрасно. За время работы через него прошло несколько тысяч пациентов, и удержать в памяти всех было практически невозможно.

Директор сидел в темноте и курил, уставившись в точку перед собой. Ему мнилось, что он смотрит в глаза убийцы. И как оказалось — не зря.

Молодой мужчина двадцати трех — двадцати четырех лет глядел на директора из маленького экрана толстого старого телевизора восьмидесятых — девяностых годов. Знаете, такие ретроагрегаты, показывающие всего несколько каналов.

Он внимательно смотрел сначала на маленькую красную точку в комнате — на яркий жар сигары, вспыхивающий в тот момент, когда директор делал затяжку. Затем — на серый густой дым, который на некоторое время скрывал лицо директора от посторонних глаз. Хоть цвет радужки невозможно было разглядеть из-за плохого освещения, но Сомелье всем телом чувствовал, что глаза директора смотрят прямо в глаза ему.

Молодого человека охватило некое волнение, мимолетный трепет, может быть, даже страх или просто азарт от предстоящей встречи. Гладкое, без морщин, белое лицо человека с медовыми глазами излучало воодушевление, намертво застывшую эмоцию. Ему доставляло удовольствие следить за тем, кто мог сыграть с ним на равных и, возможно, даже сыграть вничью.