– Однако – внимание! – мальчишек в милиции пальцем не тронули. Вот мы с вами вместе только что убедились: доказать, что признания получены незаконным путем, то есть парни оговорили себя, не получится. Увы, это так. Они виновны, будет следствие, меру наказания определит суд. Тут надо бояться только одного: чтобы до суда Артура вашего никто в камере не придушил. Потому, кстати, всех троих перевели в следственный изолятор СБУ – от греха подальше.
На некоторое время воцарилась тишина. Снова закурив, Греков-старший осторожно спросил:
– Так что же делать?
– Вытащить вашего сына из тюрьмы, как депутат из Луганска вытащил своего, я не смогу. Слишком громкое и страшное дело. Никто не сможет. Зато, если подключить киевские связи Крутецкого, реально завертеть кое-что другое. Знаете, господа, что такое встречный пожар?
Грековы дружно покачали головами.
– Если полыхает лес или степь, заливать водой невозможно. Потому поджигают участок с той стороны, куда катится пламя, чтобы огонь двигался навстречу огню. Земли выгорает много, зато пожар остановлен. Вот я и предлагаю, подтянув ресурсы Крутецкого, запустить встречный пожар.
– То есть?
– Пока девчонка – жертва, дело громкое и резонансное. Она ведь далеко не пай-девочка, раз подошла в гадюшнике к троим парням, а потом пошла с ними
– Мы что, должны убедить общественность, что девочка сама себя изнасиловала, задушила и подожгла? – от такого цинизма даже у видавшей виды Алевтины Павловны округлились глаза.
– Не обязательно. Она просто должна оказаться нехорошей девочкой. И с ней произошло то, что случается обычно с нехорошими девочками. Журналисты с радостью подхватили ту историю, какая есть, – скушают и другую, не подавятся. Повторяю в последний раз: ни она, ни мама ее, ни родственники в глазах тех, кто сейчас ее защищает, не должны выглядеть жертвами. Жадные, злые, пьяные, глупые, гулящие – любые, но только не те, кого любят жалеть.
В кабинете снова повисла напряженная пауза.
– Ну? – спросил адвокат Ян Яковлев, откинувшись на спинку стула. – Так что можно узнать об Олесе Воловик?
10
Ничего не знает Олеся Воловик.
Ничего из того, что происходит вокруг.
Она лежит одна в пустой светлой палате. Сознание то покидает ее, то снова возвращается. Все, что делается вокруг, происходит не с ее душой и мыслями, а с ее хрупким искалеченным телом. Молодым, полным жизни, которое сначала терзали по очереди пьяные ублюдки, затем медленно, несколько часов, сантиметр за сантиметром пожирал огонь, после кромсали острый скальпель и хирургическая пила.
Мама здесь. Не в палате, нет – мама за стеной, на кровати, сейчас мама спит. Разговаривать Олеся может только с ней. Так из обрывочных разговоров узнает девушка, что тех троих забрали, посадили, спрятали от людского гнева. Что на счет в банке люди шлют и шлют свои пожертвования, кто сколько может. А с миру по нитке… сама знаешь, девочка… Что уже на следующий день после того, как ублюдков закрыли в камере, ей сделали первую операцию – начали удалять пораженные участки кожи, готовя тело к пересадке новой. Что долго не принималось решение о том, можно ли перевезти Олесю из Кировограда в Киев, что в конце концов перевезли и сейчас рядом с ней лучшие врачи страны. Что о ее горькой участи уже знают даже за пределами родной Украины и что светила российской и европейской медицины предлагают ей свою помощь.
Олеся на короткое время приходит в себя.
Ей страшно.
Она уже знает, что потеряла руку и ногу. Знает, что больна воспалением легких – та ночь, проведенная в котловане, выдалась не по-мартовски холодной, к утру даже ударили слабые заморозки. И больные легкие осложняют лечение – ведь они уже поражены ядовитым дымом, исходившим несколько долгих часов от ее собственного тела. Утраты частей тела Олеся не чувствует – но она знает, что их уже нет и не будет.