— Пока не доешь, не дергайся!

— Слушаюсь, Одзава-сама! Итатакимас!

Убрал осколки, вытер пол, сел напротив. Какой похвальный аппетит. Даже спрашивать не буду, регулярно ли она питается — и так очевидно, что весь вечер (а уже половина одиннадцатого!) она простояла где-то около моего дома. Под дождем, мать твою!

— Значит так, — Принял я решение, — Ты — полностью провалилась в качестве моей «незримой и неслышимой тени».

Девочка покраснела, посмурнела, но, верная полученному приказу, продолжила кушать.

— Посему я запрещаю тебе следить за мной в школе и на улице.

Слезинка упала в лапшу, девушка шмыгнула носом, заодно втянув лапшинку ртом.

— Запрещаю тебе копаться в моем мусоре!

Слезки закапали чаще.

— Приказываю уничтожить весь найденный до этого мусор!

Героическим усилием Курой-сан заглотила оставшуюся лапшу и жалобно протянула сквозь слезы:

— Одзава-сама, пожалуйста, могу я сохранить алтарь? Это кигуруми просто идеально подойдет к нему!

Какой, бл*дь, еще алтарь?!! Ты что, Хельга Патаки?!

— Отказано! — Я был непреклонен, — Это — пижама, а не религиозный атрибут! Можешь в ней ходить по дому и спать, но не более! Да я даже выдам тебе еще одну, чтобы тебе не пришлось месяцами спать в одной и той же провонявшей по́том! — Попытался я сработать на опережение.

— Одзава-сама, это грубо! Я все еще девушка, и для меня обвинения в нечистоплотности очень обидны! — Надулась она.

Наконец-то нормальная реакция!

— Извини, — Признал я ее правоту, — Но, раз уж я тебя обнаружил, оставить все, как было, мы не можем.

— Простите мою неуклюжесть, Одзава-сама, — Потупилась она, шмыгнув носиком.

— Так что придется придумать для тебя новые задачи! Будешь приносить мне пользу!

Курой-сан подняла на меня неверящий взгляд.