Но, наклонившись ивой над рекой,

В час одиночества полночный быть несчастной.

1

Скрип уключин навсегда остался в Ее памяти. День был ветреный, бот, который отнял Его у Нее, подпрыгивал на волнах, как молодой сайгак, и Он был вынужден сесть на скамейку, укрывшись от брызг плащом. Толком разглядеть Его в эти последние мгновения прощания возможности не было. Они расстались как-то скомкано, суетливо, возможно, из-за большого количества провожающих, в общем, не так, как хотелось им обоим.

Фрегат «Успешный» еще несколько часов боролся со встречным ветром и наконец, одержав победу, исчез за горизонтом. Она знала тем внутренним женским чутьем, так раздражающим порой мужчин, что «Успешный» не вернется сам и не вернет ей Его. Внутри была абсолютная пустота, ей казалось, что, кроме кожи, продрогшей на ветру, ничего больше нет. Сердце молчало, кровь перестала бежать по венам и просто испарилась, соленый же воздух, влетавший через ноздри, не находил внутри того, что составляет привычную биологическую суть человека. Пустота стала ее наполнением. Она не помнила, как оказалась дома, в своей постели, просто портовый шум исчез, и тишина, спутница пустоты, вытекла из нее наружу, заполнив собой комнату. Очертания стен и мебели поплыли в ее сознании, уши заложило беззвучной патокой, она прислушалась к себе: сердце продолжало хранить молчание, и только оттаявшая под пледом кожа ослабила свою хватку. Она глубоко выдохнула и закрыла глаза.

2

«Успешный» шел под всеми парусами. Стройный, подтянутый, шестнадцатипушечный красавец, услада глаз мариниста, летел над волнами, на зависть врагам.

Он стоял на полубаке и смотрел, как бушприт пытается проткнуть заходящее солнце. Через четверть часа его проглотит море, и полная чернота заберется под камзол, цепкими пальцами вопьется в кожу и разорвет грудную клетку, чтобы наполнить собой ноющее от тоски сердце. А ведь солнце – это все, что напоминало ему о Ней, не будет солнца – не станет и Ее. Он застонал и сполз на палубу, прислонившись к фок-мачте. Баковый с удивлением посмотрел на странного пассажира, но, сделав скидку на морскую болезнь, вернулся к работе впередсмотрящего. Ровное дыхание океана успокаивало, но, ныряя навстречу волне, солнечные лучи на палубе становились каждый раз короче и короче, отползая от бизань-мачты к грот-мачте, еще ближе, вот они коснулись его ботфортов, еще один взлет носа, затем нырок – и темнота вошла в мир. На фрегате зажгли сигнальные фонари, вахтенный бросил взгляд на бедолагу, тот уже не сидел, привалившись к мачте, а лежал на палубе, уткнувшись головой в моток пеньки. «Не откинулся бы, – подумал моряк. – Ладно, доложу боцману после вахты».

3

Она сверху посмотрела на себя, свернувшуюся клубочком под одеялом. Такая вдруг маленькая, несчастная, но в общем симпатичная женщина. «Подожди меня, я мигом», – сказала Она себе и представила Его образ: белая рубаха с кружевным воротом, зеленый камзол, ботфорты… нет, не то. Его рассудительность, логика поступков, ум, устойчивый и упрямый, доказывающий Его правоту всем и вся, вот что создавало «Его» в ее сознании. С ним было спокойно, но не свободно, ну и пусть, внутренне она приветствовала такие отношения, и Он подходил ей идеально. Визуализация была закончена, и ее душа мгновенно притянулась к Нему…

Ночь, скрип такелажа, плохо поставленный стаксель хлопает на ветру, а вот и Он, лежит возле мачты, прямо на палубе, такой родной, любимый, наверное, спит. Ее душа рванулась к Нему, но… Его души с ним нет, Он обездушен, здесь только тело, и оно бездыханно.

«Ну, конечно, он полетел навстречу мне, мы разминулись, Господи, он же такой умный и сообразил раньше меня, что делать».

Она представила себя как в обычном зеркале, и легкое белое облачко, висевшее над телом человека на палубе, растворилось. Через секунду к нему подошли двое, это были баковый матрос и боцман. Они осмотрели тело, и боцман заключил: «Преставился, бедняга, упокой Господь его душу. Надо доложить капитану».

4

Едва прислонившись к пеньковой бухте, Он сразу же узрел в сознании своем Ее образ: тело маленькой стройной женщины, затянутое в корсет, чувственные губы, глаза, от которых кружилась голова. Он любил Ее всю, какая Она есть, но более всего Ее плоть, и именно эти очертания наиболее отчетливо проявились сейчас. Тяга к Ней была столь велика, что Он без сожаления взглянул на себя, распростертого на палубных досках, и всей душой, а именно Ей Он был сейчас, рванулся к берегу, на котором оставил любимую… Вот их дом, в лунном свете увитые плющом стены, распахнутое настежь окно спальни. Он, как обезумевшая птица, влетел в комнату – на кровати под одеялом, поджав под себя ноги, лежит Его единственная. Сон Ее столь спокоен, что не слышно дыхания. Душа Его касается губ той, что всегда была для Него родной душой, но Она бездушна, под одеялом только тело.

«Она, как и я, не выдержала разлуки и отправилась ко мне, мы разминулись. Я догоню Ее».

Ночной сторож с удивлением обернулся на стук форточки в доме напротив, на улице ни ветерка, и чего людям не спится?

5

Взмывая над «Успешным», Она, обернувшись, бросила взгляд на кормовой фонарь, яркой звездой отражавшийся на черном зеркале океана, и… тут же уперлась во что-то «мягкое», если подобный термин применим к тонкому плану.

«Что это?» – подумала Она.