А вот это и вправду было полнейшей неожиданностью.

В только что проехавшей и остановившейся совсем неподалеку коляске сидела Екатерина Ситецкая. Повернувшись в пол-оборота, чуть опустив голову в сторону, не глядя на Константина, она ждала, предоставляя ему самому принять решение – подойти или уйти.

Сегодня она изменила своему трауру. Сегодня она была в ажурно-белом открытом платье, выгодно подчеркивающем красоту ее плеч и рук, высокой груди и тонкой талии. Игра света и тени, так ценимая в кружеве, сослужила Катерине хорошую службу: с ее широчайшей, легкой и изящной шляпки спускался к шее водопад нежнейших кружев, скрывая уродство, делая из мешанины шрамов лишь намек на тайну, и не препятствуя любоваться открытыми прелестями.

– Не ожидал Вас здесь увидеть.

Катерина удовлетворенно откинулась назад, протягивая тонкую кисть в ажурной перчатке.

– Я и сама удивлена собственным порывом. Наверное, жизни захотелось.

– Неужели Вы нашли жизнь здесь? – усмехнулся Оболонский.

– Нет, – искренне рассмеялась она, – Но надеялась. Жаль, я не знала, что и Вы в городе.

– Увы, мне нужно уезжать.

– О, и я не собиралась здесь задерживаться. Какое совпадение.

Коляска неторопливо двигалась вперед, увозя прелестную женщину в белом. Рядом ехал всадник. Он был молод, решителен и хорош собой и ему очень нравилась женщина в белом, раз он так легкомысленно рисковал опоздать предупредить друзей, которым грозил скорый и неминуемый арест.

Но стоит ли об этом?

– Барин, барин, – задыхаясь от скорого бега, тоненько пропищал мальчонка лет десяти, безрассудно бросившись под копыта лошади, да так споро, что Оболонский едва успел натянуть поводья, – Передать велели.

Мальчишка, раскрасневшийся от бега и жары, тяжело дышал и смотрел испуганной собачонкой. Широкая сорочка неопределенного бурого цвета сползла с одного плеча, штаны висели на честном слове, в руке – мятый конверт из грубой почтовой бумаги.

Оболонский разорвал конверт, на обороте которого размашисто было написано:

«Плохие новости. Это очень срочно. Жду за Ратушей, правый ряд, цветочная лавка. Порозов».

Выходит, отряд в городе? И скрывается?

– Садись, малец, – Оболонский протянул руку вспыхнувшему восхищением мальчишке, одним рывком усадил его позади себя, и с извиняющейся улыбкой обернулся к Катерине:

– Простите, дела.

– Что ж, не судьба, – меланхолично заметила Ситецкая, скривив красивые губы в холодной улыбке, – Она вообще создание странная, эта Госпожа Судьба. То балует, а то петлю на шее тянет. Трогай, Джованни.