Сейчас или никогда. Голоса приближались; я бросилась через коридор, повернула ручку и скользнула внутрь, с легким щелчком закрыв за собой дверь. Этот звук прозвучал как пуля, посланная в патронник, и он успокоил меня.

Я постояла, плотно прижавшись спиной к деревянной двери, пока эхо шагов не исчезло в коридоре. В качестве дополнительной меры предосторожности я повернула ключ и заперлась внутри, оставив всех остальных снаружи. В комнате было совершенно темно.

Я моргала, пока не привыкла к черноте, покрывающей все, словно пролитые чернила. Отец наглухо задернул темно-зеленые шторы, отгородившись и от прохлады сентября, и от вечерних огней.

В результате комната выглядела гостеприимной как склеп.

Даже в стенах дядиной лаборатории с ее трупами было больше тепла. Я потерла предплечья, чтобы немного согреть их, медленно шагая к камину, при этом мои шелковые юбки предательски шуршали.

Запах сандалового дерева и сигар вызвал призрак отца, и я невольно все время оглядывалась через плечо, чтобы убедиться, что он не стоит позади меня, ожидая момента, чтобы наброситься. Я готова была поклясться, что чьи-то глаза следят за мной из теней.

Несколько тонких свечей в фонарях «молния» роняли холодные восковые слезы, а гигантский канделябр украшал каминную полку рядом с фотографией моей матери. У нас было очень мало ее портретов, и каждый был для меня дорогим сокровищем.

Я всматривалась в грациозный изгиб ее губ, в ее милую улыбку. Это было все равно что смотреть в зеркало, где отражалась я в будущем; у нас даже выражение лиц было одинаковым. В руках она сжимала медальон в форме сердца с крошечной застежкой, а на ее пальце было то самое кольцо, которое я никогда не снимала. Оторвав от нее взгляд, я вернулась к цели моего прихода.

Мне нужно было только зажечь один из фонарей, чтобы просмотреть записи отца; я надеялась, что никто не заметит слабое мерцание свечи под дверью.

Когда я подняла фонарь, какой-то предмет звякнул об пол. Все мышцы моего тела застыли. Я подождала несколько мгновений, уверенная, что меня кто-то обнаружил, но слышала только торжественную тишину. Заставив себя действовать, я зажгла фонарь. Шипение ожившего пламени заставило меня во второй раз задержать дыхание; любой слабый звук казался мне пушечным выстрелом, выдающим мое местонахождение. В конце концов я нагнулась и подняла маленький бронзовый ключик.

Как странно.

Не желая терять драгоценные секунды, гадая, что он отпирает, я быстро положила ключ на место и снова схватила фонарь.

Я подняла его вверх, мои глаза осматривали каждый предмет в комнате, будто видели их в первый и в последний раз. Я стремилась занести в свою память все, что стояло на полках, чтобы в любой момент вспомнить.

Большой портрет – предположительно – одного из наших предков висел на стене между полками от пола до потолка. Он выпятил грудь от сознания собственной значительности, а ногу поставил на тушу огромного медведя, убитого им. Странно, но его здесь не было в последний раз, когда я тут побывала, хотя это было довольно давно.

– Как очаровательно, – прошептала я себе самой. Море крови окружало мохнатый остров, на котором предок стоял одной ногой. Художник сумел передать безумный взгляд глаз нашего предка, от которого кровь застыла у меня в жилах.

Я снова обвела взглядом комнату. Все было темным: дерево, ковер, большая кушетка, несколько кусков обоев, видневшихся из-за предметов искусства, собранных несколькими поколениями. Даже мраморная облицовка камина была темно-зеленой с более темными прожилками. Не удивительно, что отец не мог избавиться от своего горя; темнота сопровождала его постоянно.

Я подошла к его письменному столу; это был гигантский предмет, занимающий большую часть комнаты, угрожающе огромных размеров. Я закатила глаза. Это похоже на меня – увидеть в обычном письменном столе образ злодея. Угрожающих размеров, подумать только.

Сев в кресло отца, обитое плюшем и кожей, я поставила фонарь, стараясь не сдвинуть с места ни одну из бумаг, разбросанных по нему. Я невольно заметила, что отец сделал довольно много набросков механических приспособлений. Поразительно, как он сумел изобразить все их детали при помощи всего лишь угля и бумаги. Клянусь, я почти слышала стук шестеренок и ощущала запах смазки на деталях.

Всю страницу заполняли красивые изображения средств разрушения.

Летательные аппараты с пушками, прикрепленными к их бортам, и другие миниатюрные военные игрушки занимали каждый дюйм бумаги. Жаль, что он перестал делать детали часовых механизмов: судя по тем картинкам, которые я видела, он не утратил своего таланта.