Со стороны это увлечение женщины в возрасте мальчишкой и авантюристом не могло не вызвать смешков и желания показывать на них пальцем, Но Мэри не хотела слышать. Она так устала от своего вдовства, так давно не имела возможности служить настоящему гению, ведь никто из тех, кто когда-либо расточал ей комплименты, пытался затащить в постель или связать ее узами брака, не был гением, в то время как Гаттески, о котором теперь ничего неизвестно, был! По крайней мере, внешне.

Не зная, как еще можно помочь отчаянно нуждающемуся, но не желающему ударить палец о палец Гаттески, Мэри советовалась с Клэр, умоляя послать к тому свою горничную учиться итальянскому, разумеется, Мэри обещала тайно оплачивать эти уроки. Таким образом "гений" мог бы честно зарабатывать себе на жизнь, не чувствуя, что кому-то обязан.

Поняв, что госпожа Шелли созрела настолько, что готова отдать ему последнее и, возможно, даже запустить руку в наследство своего сына, Гаттески начал заводить речь о женитьбе. Но тут вдруг, как черт из бутылки, на горизонте возникла герцогиня Сассекская и Гаттески моментально переключился с вдовы известного поэта на даму, богатство которой не шло ни в какое сравнение с тем, что могла ему дать автор "Франкенштейна".

Мэри вернулась домой, и тут же ей сообщили о смерти Тимати Шелли, так что она не могла чувствовать злости по поводу коварного изменщика. Нужно было действовать: "Помоги нам, Боже! Бремя наследственных выплат, долгов и прочих обязательств, лежащих на имении, так велико, что, если мы получим две тысячи фунтов годовых, мы будем почитать себя счастливцами. Мой бедный Перси совершенно разорен", — писала Мэри Клэр.

Конечно, все эти годы они ожидали куда большей суммы, но до "разорен" тут было определенно далеко. Уже то, что Перси Флоренс унаследовал титул баронета, было огромным плюсом. Кроме того, они получили достаточно обширные земляные владения и капитал, управлять которым совершенно не умели.

Долгие годы ожидая, когда же кошмарный свекор уже покинет бренный мир, Мэри мечтала, как когда-нибудь сделается наследницей огромного состояния. Понимая, что рано или поздно это произойдет, Мэри имела несчастие обещать денежную помощь всем, кто когда-либо оказывал помощь ей. Издателям, печатавшим произведения Шелли, или журналам, которые она собиралась поддерживать, как только ее обожаемый сын войдет в права наследования. Она стремилась помогать всем и каждому, в мечтах открывала благотворительные фонды и на собственные средства поддерживала деятельность многих достойнейших учреждений, заботящихся о сиротах, больных или несчастных. Теперь все эти господа писали к ней или нетерпеливо стучались у ее порога, требуя обещанного.

И вот однажды в ворохе писем Мэри обнаружила наконец знакомый почерк. Изменщик Гаттески снова вспомнил о своей Мэри. Неужели он понял, что леди Шелли — его единственная любовь, бросил герцогиню и теперь умоляет принять его и не гневаться?

Дрожащими пальцами Мэри разорвала конверт и… какое-то время не понимала смысла написанного.

Змея укусила, когда Мэри меньше всего этого ожидала. Коварный итальянец уведомлял леди Шелли о своем намерении издать все ее к нему письма. В том случае, если леди Шелли желала предотвратить подобную огласку, она должна была внести указанную ниже сумму не позднее…

Мэри казалось, что земля уходит у нее из-под ног. "Я и впрямь посрамлена — я вижу все свое тщеславие, глупость и гордыню. Я еще могу простить себе доверчивость, но не полное отсутствие здравого смысла; совесть не дает мне покоя. Если мое безрассудство обернется неприятностями для тебя, не приедешь ли ты сюда? Мой дом и мое сердце открыты для тебя. Удар был так ужасен для твоего имени и для моего, и для имени моего сына, прежде всего потому, что невозможно не сознавать: мы в руках у негодяя…", — писала Мэри сестре Клэр.

С одной стороны, она, конечно, могла открыть все сыну, и тот раздобыл бы нужную сумму, но все знают, что шантажист никогда не прекращает шантажировать, и после первой платы неизбежно идет вторая, за ней третья…

Как говорится хороший шантажист — мертвый шантажист. Но Мэри и подумать не могла о том, чтобы лишить кого-то жизни.

И тут на помощь неожиданно явился юный Александр Эндрю Нокс, который взял на себя хлопоты отправиться в Париж и выкрасть опасные письма. Как? Об этом он молчал. В дорогу Мэри выдала ему огромную сумму, дабы мальчик ни в чем не нуждался на этом опасном пути. В конце концов, до сих пор она знала Нокса как молодого и весьма амбициозного писателя и даже не предполагала, что тот вдруг сойдет со своего пьедестала и бросится ей на помощь.

Первое, что сделал Александр Эндрю Нокс, явившись в прекрасную столицу Франции, навел справки относительно Гаттески и выяснил, что того вполне можно привлечь как неблагонадежного субъекта, к тому же иностранца, таких легче легкого обвинить в шпионаже. И, не смотря на то что, благословив его на подвиг, Мэри умоляла ни в коем случае не опускаться до доноса, Нокс направил свои стопы к дому префекта парижской полиции и, протянув тому рекомендательное письмо от бывшего суперинтенданта полиции Вильсона, его родного дедушки, изложил суть дела, после чего вручил полученную от Мэри сумму, так что, если письмо дало понять префекту, что перед ним надежный человек, рекомендованный английской полицией, деньги подтвердили серьезность его намерений.

К квартире Гаттески тут же были отправлены жандармы, итальянца арестовали, после чего провели обыск и опечатали все бумаги задержанного. Далее префект благородно предложил Ноксу первому осмотреть добычу и забрать все, что тот пожелает, и тот, немного покопавшись, действительно обнаружил и изъял письма Мэри, после чего они расстались, оставшись довольными знакомством.

"Разве Нокс не умница? Трижды умница! Я все еще боюсь поверить, что дело кончилось хорошо и мои письма, мои дурацкие, бессмысленные письма спасены", — написала в дневнике Мэри, едва ее ставленник передал ей пачку, перевязанную розовой ленточкой писем.

Но едва Мэри получила от Нокса свои неосмотрительные послания, к ней обратился следующий шантажист. Вымогатель, назвавшийся "Дж. Байрон" и настаивающий на том, что он является бастардом Байрона, сообщал леди Шелли о том, что среди вещей, доставшихся ему от отца, имеются письма Шелли, которые он намерен продать. Что это были за письма, не сообщалось. Мэри действительно утратила ранние письма Шелли во время их первого путешествия в Париж. Если речь шла об этой переписке, они бы пригодились для биографии мужа. С другой стороны, если бы это оказались письма Перси к Херриет или к какой-то другой женщине, Мэри не желала, чтобы последние были опубликованы.

Опыт вызволения ее "глупых" писем к итальянскому подонку помог Мэри успокоиться и составить план действий. Что касается ее личных писем, по закону она была им полной хозяйкой и имела право получить их через полицию. Или подать в суд на того, кто посмеет опубликовать их без ее на то разрешения. Что же до других писем…

Узнав о новом шантажисте, юный Нокс немедленно отправился к своему отцу и вскоре немало удивил Мэри, напомнив слухи, ходившие по Лондону, в то время, когда ее "Франкенштейн" только-только был принят к изданию. Тогда полиция как раз разрабатывала версию, будто бы по городу бродит бастард Байрона — жестокий убийца. Мэри, конечно, слышала об этом, но не предавала услышанному значения, до сих пор считая, что никакого бастарда не было. Но теперь…

Нокс обещал попытаться навести справки о шантажисте и на всякий случай взял с леди Шелли слово, что она не рискнет встречаться с Дж. Байроном лично.