– Сири! И ты пришел!
Она всегда обращалась ко мне по имени. Не припомню, чтобы мать когда-нибудь называла меня сыном.
– Ты все так же счастлива здесь? – спросил отец.
– Невероятно. Как бы я хотела, чтобы ты присоединился к нам.
Джим улыбнулся.
– Кому-то надо поддерживать порядок.
– Ты же знаешь, мы не прощаемся, – возразила она. – Вы можете навещать меня, когда захотите.
– Только если ты сменишь обстановку.
Джим не просто шутил, а откровенно врал. Он пришел бы по зову Хелен, даже если бы идти пришлось босиком по битому стеклу.
– И Челси пусть приходит, – продолжала она. – Было бы здорово после стольких месяцев познакомиться с ней.
– Челси не придет, Хелен, – пробормотал я.
– Ну, да. Я знаю, вы общаетесь. Понимаю, у вас были особые отношения, но то, что вы разошлись, не значит, что она не…
– Ты же знаешь, она…
Я замолчал на полуслове. В голове родилась неприятная мысль: может, я действительно им не сказал?
– Сынок, – вполголоса промолвил Джим, – может, оставишь нас на минутку?
Я бы с радостью оставил их на всю жизнь. Поэтому вернулся обратно в палату, глядя на труп матери и слепого, парализованного отца, слыша, как тот забивает информационный поток соответствующими случаю банальностями. Пусть играют, завершат свою, так называемую связь, как сочтут нужным. Может, они хоть раз в жизни заставят себя быть честными друг с другом; хотя бы там, в ином мире, где все прочее – иллюзия. Может быть…
Смотреть на это мне в любом случае не хотелось. Но пришлось исполнить кое-какие формальности. Я последний раз сыграл роль в семейном спектакле и причастился привычной лжи. Мы пришли к согласию, что восход Хелен на Небеса по сути ничего не меняет, а потому никто не отклонялся от сценария и не пытался открыть другим правду. В конце концов, напомнив себе сказать «до свиданья» вместо «прощай», мы распрощались с мамой. Я даже подавил рвотный рефлекс и обнял ее.
Когда мы вынырнули из темноты, в руке у Джима был ингалятор. Мы еще не миновали вестибюль, я вяло надеялся, что он сейчас швырнет пшикалку в мусорник, но отец поднес руку ко рту и вкатил себе дозу вазопрессина, чтобы избежать искушения.
Верность в баллончике!
– Он тебе больше не нужен, – сказал я.