– Конечно, простите, шеф.
Они ехали уже всю ночь, когда показались ворота, отделяющие Колонию Рейн от остального мира. Ворота открылись бесшумно. Тринадцать тысяч гектаров земли, принадлежащей поселению, в основном занимал лес, примерно четверть всей земли отводилась под пашню и поля для выгона скота. Дома пятисот жителей поселения располагались на склонах холмов. Между домами в центре выросли складские и фабричные строения, школа, пекарня и протестантская церковь.
– Едем домой? – спросил Хуан, зевая. Солнце уже всходило над Андами. Пекарня в центре поселка должна была скоро открыться. Карлос знал, что уснуть ему не удастся. Надо выпить кофе. Остаться одному и подумать.
За окнами машины темнели поля, окутанные густым облаком тумана. Справа от машины возвышалась больница Колонии Рейн, клиника «Бавария». Это было современное пятиэтажное здание. Пациенты со всего мира стремились попасть сюда, но преобладали бизнесмены из Азии. Кроме лечения на самом высоком мировом уровне и новейших исследований в области стволовых клеток человеческих эмбрионов, у клиники была база человеческих органов для пересадки, и самые богатые пациенты платили миллионы, чтобы не ждать очереди на операцию у себя дома. Некоторые операции по трансплантации делались в профилактических целях. Самые богатые меняли себе органы, чтобы замедлить старение и продлить свою жизнь. Начиная с девяностых годов прошлого столетия банк органов пополнялся за счет бездомных детей, которых доставляли в Чили на судах из Филиппин.
Но после того, как новый президент Филиппин Дутерте пришел к власти и объявил войну наркоторговцам, филиппинским партнерам Карлоса стало трудно выполнять обязательства по поставкам. Поэтому это был последний груз, пришедший на судне «Иберика». Чтобы клиника смогла продолжить свою работу, Карлосу надо было найти новый источник снабжения.
– Нет, лучше отвези меня в поселок, а сам поезжай домой и поспи немного.
– Как скажете, хозяин.
Хуан остановился у покрашенной в белый цвет церкви. Карлос вышел, а «Мерседес» поехал дальше. В животе заурчало от запаха свежеиспеченного хлеба, который разливался во влажном утреннем воздухе. Карлос сердечно поздоровался с хозяйкой пекарни, синьорой Гизелой, и заказал ореховое пирожное и кофе.
– Сию минуту, дон Карлос. Присаживайтесь. Я вам принесу.
Рядом с кассовым аппаратом старинной модели лежала стопка немецких газет. Карлос взял «Дер Шпигель», сел за столик на улице и развернул газету четырехдневной давности. Синьора Гизела принесла кофе и ореховое пирожное. Карлос поблагодарил ее и попробовал пирожное.
– Потрясающе вкусно, как всегда.
Синьора достала тряпку и начала протирать пустые столы, посматривая в сторону поля, а Карлос углубился в чтение газеты. Он перевернул первую страницу. Затем пробежал глазами пару статей, пока один заголовок не привлек его внимание: «В Швеции каждый год исчезает пятьсот малолетних беженцев».
В статье говорилось о том, что шведским властям сложно отслеживать судьбу эмигрантов-детей, попавших в страну без родителей. Активисты борьбы за права человека обвиняли полицию и миграционные власти в том, что они закрывают глаза на проблему. Голос Гизелы отвлек его от чтения статьи.
– Пришел дон Дитер, – сказала женщина и скрылась в пекарне. Со стороны улицы, нетвердо шагая и опираясь на трость, появился долговязый персонаж.
– Доброе утро, – произнес Дитер Шук по-немецки. Затем он с тяжелым вздохом опустился на стул за соседним столиком, прислонив трость к стулу. Дверь за их спинами открылась, и появилась синьора Гизела с кофе и венской булочкой.
– Какую газету предпочитает дон Дитер сегодня? – спросила она по-испански.
– Вон ту, – ответил Дитер, показав на газету в руках Карлоса. Затем он разразился смехом, перешедшим в приступ кашля.
Несмотря на то что Дитер жил в Чили с середины 40-х годов, по-испански он говорил с сильным акцентом. Разговор продолжался на немецком.
– О чем там пишут? – выдавил он, кашляя и тяжело дыша.
– О Швеции, – сдержанно ответил Карлос. Дитер ему нравился и вызывал уважение, но он не любил, когда ему мешали читать.