Это уже было что-то из области фантастики. Люся помнила, как ей все это объясняли, но совсем не помнила, как дала согласие. А согласие, вероятно, она дала, потому что вскоре вокруг нее на многие сотни километров торчали лишь заснеженные горные вершины.
После Тибета была Южная Америка, после Америки – Принстон. Правда, занималась она там вовсе не математикой, а училась науке влияния на человеческое сознание, управления поведением, сканирования души. Много лет спустя, когда Люся стала Людмилой Павловной Воскресенской, она не раз вербовала членов организации, пользуясь этим умением.
Но куда бы она ни ехала, где бы ни находилась, какими бы тяжелыми ни были тренировки, она никогда не забывала тот вечер, когда сказала ему «да». Люся не могла написать ему, не хватало слов. Не могла объяснить, чем теперь занимается и какая силища руководит ею. Рассказывать было нельзя. Ее карьера в организации стремительно шла в гору. У нее оказалось так много талантов, что хотелось попробовать заниматься и тем, и другим, и третьим. Через семь лет она вернулась в Ленинград, чтобы занять место заместителя руководителя организации по вербовке кадров.
Дом ее ничуть не изменился. Казалось, без нее квартира уснула, родители встречают ее после долгого сна, и оттого их лица кажутся немного постаревшими и несвежими. Все по-прежнему. Только обои на стенах выцвели, деревья во дворе стали выше, дети, которых она запомнила строившими куличи в песочнице, теперь сидели на лавочке у подъезда и бренчали на гитаре. «Эй, – хотелось крикнуть им Людмиле, – это наше место!» Но не крикнула, а лишь сдвинула брови, проходя мимо, а в ответ получила вызывающие взгляды, в которых отчетливо читалось: «Ну чего тебе, тетка? Иди своей дорогой!»
Мама не упоминала о Викторе ни в одном письме. Ни разу за семь лет. Будто его и не существовало. Но по ее беспокойно заметавшемуся взгляду Люда поняла – он здесь, никуда не уехал, живет в той же квартире, на том же тринадцатом этаже. Она научилась читать чужие мысли, теперь ее невозможно было обмануть. Мама с надеждой спрашивала, нет ли у Люси кого-нибудь, и притворно сердито – не собирается ли сделать ее бабушкой? Нет, отвечала Люся, не собираюсь. И мамин взгляд снова уходил в пространство, подальше от Людмилы, от ее настойчивых глаз. Она ни о чем не спросила маму. Зачем, если человек смертельно боится этого? Тем более родной человек, которому ты не хочешь причинить беспокойства. Она пошла к подруге. К высокой тонкой блондинке, что жила двумя этажами выше.
Дверь ей открыла пышная матрона с высоко взбитой, блестящей от лака прической, посмотрела свысока, а разглядев, завопила совсем не изменившимся голосом: «Люська приехала!» Из ванной высунулся наполовину выбритый супруг, он же бывший Кешка из соседнего дома, из комнаты – сразу две точные Кешкины копии.
Марина, так звали подругу, изменила лишь фасад, оставшись в душе все той же девчонкой. Она смотрела на Люсю и причитала: «Удивительно: ты и не ты! Как будто кто-то переоделся в тебя. Знаешь, я бы никогда не поверила, что ты можешь так измениться». Люся подошла к зеркалу. «Не то, – объяснила Марина, – это что-то внутри. Внешне ты совсем не изменилась… Кстати, давай покажу фотографии нашего выпуска!»
Люся смотрела на снимки, не понимая, какое отношение к ней имеют все эти люди. Что общего с ними она находила раньше? О чем могла говорить? И как им всем, наверно, скучно живется. Таскаются друг к другу в гости, говорят одно и то же и даже романы наверняка заводят исключительно друг с другом.
Две карточки Марина отложила в сторону. На удивленный взгляд Люси ответила тихо: «Потом». Когда Кешка, утомленный женскими проблемами, ретировался смотреть футбол по телевизору и они остались вдвоем, Марина неуверенно спросила: «Что же ты не спрашиваешь о нем?» Спросила так, словно это был единственный по-настоящему интересующий Люсю вопрос, а остальные она задавала лишь из вежливости. Люся, улыбнувшись, предложила: «Расскажи». Глубоко затянувшись сигаретой, Маринка с удовольствием пересказала ей все сплетни…
Конечно, он теперь женат и его дочке что-то около двух лет, начала она и сразу же испортила весь рассказ. Разумеется, Людмила Воскресенская не была так наивна, чтобы полагать, что он до сих пор вздыхает о ней. Но все-таки Марине стоило начать рассказ с того дня, когда она сказала Чернову «да», ей нужно было дать Люсе время привыкнуть к мысли о его женитьбе, смириться с нею. Людмила слушала Марину вполуха, потому что в голове вертелся теперь совсем другой вопрос: «Любит ли он свою жену?»
Вопрос поставлен неправильно, сказал бы ее учитель психологии. Вы лжете самой себе, Воскресенская. Поправьтесь. И тогда нужно было бы спросить: любит ли он ее, Люсю, по-прежнему? Но вряд ли Маринка могла ей ответить…
Глава 5. Витька
После того как она сказала ему «да» и все сомнения остались позади, у него словно камень с души упал. Он вдруг почувствовал необыкновенную легкость. Лежал на кровати, закинув руки за голову, и облизывал поминутно губы – до того сладко было. Искал слова, чтобы выразить свои чувства. Даже словарь полистал. Самым подходящим показалось слово «триумф». Это случается с мужчинами, когда им улыбается самая лучезарная удача.
Он не думал о том, как они проведут первую брачную ночь или как она будет его целовать каждое утро и каждый вечер. Он думал о том, какое это счастье, что Люся теперь будет всегда рядом с ним. Большего счастья он и представить себе не мог. Да и не бывает большего, он был в этом уверен.
Вдруг он нахмурился. Мама сойдет с ума. Маме всегда не нравилась Люся. «Кто угодно, – говорила мама, – кто угодно, только не она!» И нахваливала всех его знакомых девушек. Неужели ему придется выбирать между двумя любимыми женщинами? Сердце трепыхалось. Он представил: Люся. И мамы не стало. Только Люся, всегда только она.
Захотелось сделать что-нибудь для нее. Только вот что? Он мечтал отгадать. Прислушивался к тишине комнаты, и тишина нашептывала красивые поступки. Засыпать ее цветами и подарками. Какими цветами и какими подарками? Он побежал по магазинам. Но вот незадача, он не нашел там совсем ничего ее стоящего. Каждая вещь, на которую падал его пытливый взгляд, будто шептала: «Она достойна большего». Но это большее ему почему-то никак не удавалось отыскать. Цветы, которые он купил, были не просто белыми розами. Это были благоухающие розы, которые продавал человек, похожий на багдадского вора. Они действительно прилетели сегодня из сказочной восточной страны, а не росли без солнца, в стерильных ленинградских теплицах. Он подготовил слова для нее и для ее родителей. То, что он скажет ее маме, на всякий случай записал на шпаргалку. Это было нечто значительное и достойное момента. Теперь отец. Обычно в таких случаях полагается выпить. Шампанское? Ни в коем случае! Еще вообразят, что он любит выпить. Нет, нет, пока – ничего больше. Все остальное они еще успеют. И, самое главное, – завтра же в загс! Не потому, что кто-то может передумать, а потому, что странно ведь идти послезавтра, когда люди любят друг друга, ждали этого часа с детства, причин откладывать это радостное событие у них нет.
Поднявшись по лестнице, он постоял у двери, пытаясь отдышаться. Нужно успокоиться, предстать серьезным и уверенным в себе человеком. Нужно дать им понять, что Люсино будущее в надежных мужских руках. Слишком стучит сердце, мешает думать. Успокоить дыхание не получилось. Он позвонил. Открыла ее мама. Он держал букет прямо перед собой, смотрел торжественно. В любом другом случае он сказал бы – глупо. Но сегодня был случай особый.
И когда ее мама сказала, что ее нет, что она уехала, он как-то буднично извинился и сразу же побежал вниз по ступенькам. Она закрыла дверь, а он спустился еще на пролет и замер. Он вдруг понял, что произошло. И еще подумал о том, что с самого начала не верил в ее «да», в возможность такого огромного счастья. Не верил и боялся, что произойдет самое страшное. И вот самое страшное произошло.
И вдруг накатила такая ужасная слабость. Слабость и тошнота. Неужели она посмеялась над ним, а он даже не заметил, счастливый дурак? Даже не почувствовал подвоха. «Да», «да», «да» —
прокрутила память ее ответ. Ее честные глаза с маленькими оранжевыми брызгами. Так не лгут. А если лгут, то не такие, как она. В голове стоял туман. Он на ощупь добрел до порога своей квартиры, войдя, уронил цветы на пол и упал на кровать.