Флокен спустился в жилой бункер только под утро. Протопал по слабо освещенному коридору, на ходу сдирая с себя грязную потную одежду, ввалился в свою комнату, всхрапнув, упал на застеленную кровать. Потом, отдышавшись, перевернулся на спину, чувствуя, как отходит, отпускает тело судорога напряжения, расслабляются мускулы, исчезает дрожь.

Ночь выдалась тяжелой. Волки, совсем обнаглев, лезли сворой прямо на заграждения. Их косили из пулеметов, а они все лезли и лезли по телам друг друга, а потом все-таки не выдержали, отхлынули, убрались, поджав хвосты и огрызаясь, в дюны, и более не показывались.

— Есть будешь? — спросила Лия.

— Буду.

Она принесла ему четыре ломтика копченой рыбы в алюминиевой миске и кружку подслащенной воды. Не вставая, он стал жадно есть.

— Ты пойдешь на Утренний Ритуал?

— Нет. — Он доел рыбу и поставил миску на пол. — Не пойду.

— Вожак-Волкодав будет недоволен.

— Плевать! — Он снова с безразличием смотрел в потолок.

Лия подошла к кровати, остановилась, глядя на Флокена сверху вниз.

— Ты уже третий раз на этой неделе пропускаешь Ритуал. Ты хоть понимаешь, что о тебе могут подумать?

— Помолчи, — сказал Флокен. — Я устал, очень устал.

— А я не устала?! — закричала вдруг Лия. — Я, думаешь, не устала?! Думаешь, приятно мне слушать, что говорят о тебе люди?! Думаешь, мне нравится краснеть за тебя перед Вожаком? Думаешь… — Она кричала все громче, с каждым словом распаляя себя больше и больше, сыпля ругательствами и брызгая на Флокена слюной.

Он не слушал; он смотрел на свою жену и удивлялся, недоумевал: что же такое он нашел в ней в свое время? Ведь ничего, совсем ничего не осталось от той девушки, пусть и не красивой, но симпатичной, милой и доброй. Теперь перед ним была старуха с бесцветной кожей, обтягивающей череп, ввалившимися щеками и растрепанной грязной копной волос. Она замолчала, и он вздрогнул от наступившей вдруг тишины.

— Дура ты, — сказал он, поворачиваясь лицом к стенке. — Всегда была дурой.