Некоторые зрители однажды мелькнут и больше не показываются, другие, постоянные посетители «Синема парадиз», – этих я, кажется, уже знаю. Я не очень-то разговорчив, это верно, но зато много чего вижу. Я продаю билеты, и передо мной проходят лица. Открываются истории. Тайны.
Вот высокий старик, он ходит обычно в светло-коричневом пиджаке, сильно поредевшие волосы небрежно зачесаны со лба. Он не пропустил еще ни одного фильма Бунюэля, Карлоса Саура или Клода Соте. Мне кажется, в юности этот человек увлекался коммунистическими идеями, потом занимался наукой, стал профессором. В его светлых глазах, поблескивающих из-под кустистых серебряных бровей, светится незаурядный ум. Он всегда носит ослепительно-синие рубашки, а старый вельветовый пиджак уже изрядно пообтерся на обшлагах. Я уверен, что «профессор» – вдовец, один из немногих в своем поколении мужчин, переживших жен. Наверняка старик очень любил свою спутницу жизни. У него открытое, приветливое лицо. Выйдя из зала после окончания сеанса, он всегда останавливается в фойе, ненадолго, буквально на миг, – как будто надеется кого-то увидеть, потом, пожав плечами, уходит.
Или вот женщина с пышными черными кудрями. Она приходит со своей маленькой дочкой. Женщине уже под сорок, они с дочкой всегда бывают на детских сеансах, которые у нас по выходным. «Сегодня папа придет домой поздно», – услышал я как-то раз ее слова, когда они с дочкой проходили в зал; девочка бойко подпрыгивала, не отпуская мамину руку, а у мамы лицо было грустное, усталое и бледное, хотя на шею она повязала яркий шарфик. Я вдруг заметил, что возле губ у нее глубокие скорбные складки. Она никогда не опаздывает к началу фильма, приходит даже слишком заблаговременно. У нее много времени… Иногда, стоя с девочкой в фойе и дожидаясь, когда откроются двери, она крутит обручальное кольцо на руке. Подозреваю, что муж изменяет этой женщине и она это знает. Но не решила, стоит ли ей бросить мужа.
Круглый толстячок в очках с металлической оправой, который смотрит все больше комедии и при этом хохочет от всей души, – вот кого уж точно бросила подруга. С тех пор его брюшко еще округлилось, а вид стал обескураженный. Он теперь очень много работает, даже тени залегли под глазами. Всегда прибегает в последнюю минуту, почти опаздывая, и часто приходит с портфелем. И все-таки я думаю, так оно лучше для него. Подруга была сварливая, тощая рыжеволосая фурия, она вечно пилила беднягу, а за что – толком и сама не знала. Ведь этот толстячок и мухи не обидит.
Вот так каждый вечер сижу я в своем кинотеатре и разгадываю загадки. Но зрительница, которая стала для меня самой трудной загадкой, та, чья история занимает меня больше всего, зрительница, которая всегда приходит одна и которую каждую среду я жду с волнением, с бьющимся сердцем, – она совсем другая.
Девушка в красном плаще всегда берет билет в семнадцатый ряд, и я ломаю себе голову, гадая, какая же у нее тайна?
Мне непременно нужно разгадать ее историю, и в то же время я боюсь, что история найдется, а потом окажется, что с этой историей у незнакомки в красном плаще нет ничего общего. Я чувствую себя как Парцифаль, который считает неучтивым задавать вопросы[8], и уже догадываюсь, что история этой женщины не похожа ни на одну другую. Она непостижимо очаровательна, и сегодня я все-таки наконец заговорю с ней и спрошу, не согласится ли она пойти со мной поужинать.
Сильная рука схватила меня за плечо и встряхнула – я в тот же миг снова очутился на площади Сен-Сюльпис, на солнечной террасе маленького кафе, за столиком, а напротив меня – мой друг Робер.
– Эй, Ален! Ты слушаешь или нет? – Его голос звучал укоризненно. Светло-голубые глаза пристально смотрели на меня. За светловолосой макушкой Робера поднималась светлая громада церкви с такими необычными башнями, почему-то она показалась мне похожей на только что приземлившуюся космическую ракету. Мой друг, очевидно, закончил свой подробный доклад про этого – как его? – Хаббла с его константой. – Говорю тебе: вечером, сегодня, ты должен наконец заговорить с ней. Спросить, не согласится ли она пойти куда-нибудь поужинать. Иначе вы будете удаляться друг от друга все больше и больше. Как две планеты, каждая по своей орбите.
Я закусил губу, сдерживая смех:
– Да. Я тоже только что подумал как раз об этом.
5
В ту среду я пришел в свой кинотеатр немыслимо рано. Отобедав с Робером, я сразу простился, как будто бы у меня назначена какая-то встреча. Хотя никакой встречи не было. Но, как мы знаем, самые счастливые моменты – всегда те, которые ждешь.
Залитый ярким послеполуденным светом бульвар Сен-Жермен я в самом задорном настроении перешел не по зебре, а ловко проскочив между автомобилями, дожидавшимися зеленого сигнала светофора. Закурил сигарету – и через несколько минут уже шагал по тенистой улице Мазарини.
Когда я отпер входную дверь «Синема парадиз», в лицо повеяло знакомым запахом – старого дерева и мягкого плюша, это меня немного успокоило, и я принялся переделывать наши витрины.
В программе «Les Amours au Paradis» в этот день значился фильм Эрика Ромера «Зеленый луч». Я разложил новые проспекты. Проверил, хватит ли в кассе мелочи на размен. Заглянул в будку механика, положил возле проектора коробки с пленкой. Потом я пошел в зрительный зал и попробовал посидеть на разных местах в семнадцатом ряду – хотелось понять, что за странная история с этим семнадцатым рядом. Ничего особенного я не обнаружил. В моем кино это ведь и не последний ряд, который так популярен у влюбленных парочек, потому что там никто не мешает им целоваться под прикрытием темноты.
Я убивал время, занимаясь ненужными или не очень срочными делами, и чуть не каждую минуту поглядывал на часы, висевшие на стене фойе.
Пришел Франсуа и скрылся в будке киномеханика. Пришла мадам Клеман и принесла своими руками испеченные круассаны с малиновым желе. Когда зрители разобрали билеты на сеанс, начинающийся в шесть, и уселись по местам в ожидании картины «А давайте жить все вместе?» – о предприимчивых старичках, организующих жилую коммуну, – я заглянул в будку и сказал Франсуа, что пойду выпить кофе.
Тот сидел, уткнувшись в книги и тетради. Пока шли фильмы, он читал, готовясь к экзаменам.
– Я мигом, – обещал я. Франсуа кивнул. – А… скажи, Франсуа, ты не мог бы сегодня вечером запереть тут все вместо меня? После вечернего сеанса у меня кое-что намечено.