– Может быть, вы знаете какую-нибудь женщину по имени Мелани здесь, в этом крыле дома?

Он так прищурился, глядя на меня, что черный зрачок почти пропал.

– Скажите-ка, мсье, а что, собственно, происходит? На что вам сдалась эта Мелани? По-моему, вы проявляете назойливость.

Я стоически улыбнулся.

– Нет, – сказал он наконец. – Да если бы и жила тут такая… Мне-то что? Женщинами не интересуюсь.

С этими словами он захлопнул дверь, разговор был закончен.

На втором этаже у Дюпонов никого не оказалось дома, и я позвонил в другую дверь – в квартиру Монтабонов.

Пришлось немного подождать, потом дверь осторожно приоткрылась. На пороге стоял представительный пожилой господин в светло-сером костюме. Белые колечки волос вились вокруг загорелой и усеянной темными старческими пятнышками лысины. Вероятно, в лучшие времена у него была пышная шевелюра. Несмотря на вечерний час и довольно сумрачное освещение на лестнице, он вышел в темных солнечных очках. Поправив их, – я заметил, что его жилистая рука усеяна веснушками, – он стоял и молчал. Должно быть, ждал, что я заговорю первым.

– Мсье Монтабон? – неуверенно спросил я.

– Это я. Что вам угодно?

Я сразу понял, что напрасно позвонил в эту дверь. Но все-таки задал свой вопрос.

Мсье Монтабон оказался человеком в высшей степени учтивым. Он предложил мне войти, заметив, что не в его правилах разговаривать с людьми на лестнице. Жил он один, любил музыку Равеля, Пуленка и Дебюсси, увлекался шахматами. В молодости он долгое время служил послом в Аргентине и Чили, но пятнадцать лет назад оставил дипломатическое поприще. Каждый день к нему приходит помощница, она наводит порядок, стирает, готовит обед и ходит за покупками.

Но ее зовут Марго. Не Мелани.

Я уверен, будь то в пределах его возможностей, этот приветливый человек непременно помог бы мне. Но он никогда не видел женщины в красном плаще. Жакоб Монтабон был почти слепой.

Между тем шел уже девятый час, и настроение мое заметно ухудшилось. Все эти разговоры давались мне нелегко, а к цели я так и не приблизился. Впрочем, кое-что изменилось, когда я спустился на первый этаж, где чуть не угодил в объятия полноватой особы лет за шестьдесят, в черной юбке и лиловой вязаной кофте. Она стояла внизу, словно только меня и ждала. Если принять во внимание ее массу, ножки у нее были необычайно изящные. Я разглядел и маленькие лиловые туфельки, сильно разношенные, без каблуков. Дама в лиловом приветливо поздоровалась. Таким образом, я, не звоня ни в какие двери, познакомился с мадам Бонне.

Любимый цвет Франсины Бонне – лиловый, что сразу бросалось в глаза. Когда она начала разговор, сопровождая речь оживленной жестикуляцией, я заметил блестящие лиловые стеклышки даже в длинных, задорно раскачивавшихся серьгах, выглядывавших из-под ее серебряных куделек.

В прежние времена мадам Бонне была консьержкой в одном из старинных домов на площади Вогезов. Потом у мужа обнаружили рак поджелудочной железы, через несколько месяцев он сошел в могилу, оставив вдове приличную ренту.

– Бедный Юго! Все произошло так быстро, – горестно вздохнула мадам Бонне.

Она ушла с работы. Но, сидя дома, занималась рукоделием – вязала пестрые шарфы из шелка и шерсти (конечно, в своих любимых лиловых тонах) для небольшого модного салона на улице Бонапарта, и каждое изделие – уникальная, авторская работа – снабжалось овальной этикеткой, на которой от руки было написано «Шарфы от Франсины», эти вещицы сразу пришлись по душе парижанкам. Так что мадам Бонне, занимаясь своей приятной работой, целые дни проводила дома. Ей было кое-что известно о жильцах. Как только я произнес имя Мелани, она вспомнила, что так зовут мадам Дюпон – не мадемуазель, нет-нет, мадам Дюпон, темно-русая, хорошенькая, в настоящее время не замужем.

– Она очень, очень славная, Мелани Дюпон, – сказала она. – А ведь жизнь ее не баловала.