И громкий ее голос разносился по комнатам. В такие минуты Анна совершенно терялась. Ей хотелось уйти, запереться в оранжерее, пожалуй, единственном месте в доме, которое Анна могла бы назвать своим, но от госпожи Лазовицкой было не так просто избавиться. И стоило признать, что она была права. Анна давно уж заподозрила, что с нею неладно, но…
С тем, прежним, Никанором она, быть может, нашла бы в себе силы поговорить, а нынешний ее пугал.
Она решалась.
Долго.
Она выбирала момент, а выбрав, сумела сказать:
— Кажется, я… не совсем здорова.
Тот разговор получился недолгим, мучительным, несмотря на то, что Никанор проявил немалое терпение — с возрастом он сделался весьма раздражителен и нервозен, хотя и в прежние годы не мог похвастать легкостью характера. Но тогда…
— Мы найдем лучшего целителя, Аннушка, — он обнял ее, хотя давно уже не прикасался, хотя бы так. — Тебе не о чем волноваться…
…ах, знала бы она…
Боль то стихала, то вновь разливалась жидким пламенем. И кажется, Анна заплакала.
…впрочем, стыдно не было: все одно никто не видит.
К счастью.
Мастер Горский и вправду слыл отличным целителем. Поговаривали, он пользовал даже Его императорское Высочество, которая уродилась на диво слабенькой. Впрочем, сколь правды в этих слухах, Анна не знала.
Слухи ее вообще интересовали мало.
Сам мастер был подавляюще огромен. Ей особенно запомнились светлые глаза и густые брови, сросшиеся над ломаной переносицей.
— Что ж вы, милочка, распечалились? — он говорил громко и трогал лицо Анны теплыми пальцами, которые, казалось, оставляли на этом лице вмятины. — Сейчас мы посмотрим… просто посмотрим… будет немного неприятно, все-таки глубокое сканирование. Но вы же потерпите? Вы умница… что тут у нас? Проклятьице? Не волнуйтесь, мы его скоренько… мы его вот так…
От прикосновений этих в какой-то момент стало жарко.
Невыносимо жарко.
И от этой жары Анна лишилась чувств, чтобы прийти в себя спустя три дня. Она сперва и не поняла, где находится, что это за стерильная комната, пропахшая нашатырем, камфорой и хлором. В ней единственным цветным пятном был букет желтой мимозы, примостившийся на подоконнике. И Анна лежала, смотрела на него, не способная пошевелиться.
Уже потом, позже, заглянул Никанор.