Стоило мне вечером рассказать о своем знакомстве с Василием Сталиным, как лица обоих супругов сразу стали серьезными, так как оба прекрасно понимали, что такие встречи могут иметь далеко идущие последствия, а затем попытались мне это объяснить. Я их сначала выслушал, потом уверил, что не я это спровоцировал, а затем сообщил, что мне предстоит встреча в товарищеском матче с советскими боксерами.

– Майкл, зачем тебе это нужно? – строго спросил Генри. – Эта история с фотопленкой и так некрасиво выглядит.

– Дядя Генри, я дал слово Василию Сталину, а свое слово всегда держу. Кроме того, мне хочется получить фото с его автографом на память. Ведь он большой человек в коммунистической России. Я прав?

– В этом-то все и дело, Майкл. Ты пойми, все, что касается высокой политики, особенно в советской России, чревато большими неприятностями. Здесь десятки тысяч, а может, и сотни тысяч людей, сгинули без следа, поэтому надо быть предельно осторожным. Не забывай, что мы находимся в чужой и враждебной нам стране.

– Простите меня. Честное слово, я просто не подумал обо всем этом, – решил я покаяться, видя их искреннее беспокойство.

На следующий день, когда мы возвращались к себе после завтрака, портье окликнул Генри:

– Господин Вильсон, вам просили передать пакет. Подойдите, пожалуйста.

Мы все трое удивленно переглянулись, так как никто из нас ничего не ждал.

Сенатор, получив в руки запечатанный конверт, покрутил его в растерянности, так ни адреса отправителя, никаких либо пометок не было.

– Что это может быть? – воскликнула Мария.

– Не знаю, – нахмурился Генри. – Наверно, надо позвонить в посольство.

Тут я вдруг вспомнил слова сотрудника ГБ.

– Дядя Генри, тут мои фото! Дайте я сам открою!

Действительно, в пакете оказалось десять цветных фотографий. Три фотографии, где я стою с Василием Сталиным и Владимиром Карнеевым на фоне спортивного мотоцикла. На остальных шести фотографиях были запечатлены особо красивые моменты гонок на льду. Бен оказался не просто фотографом, а настоящим художником. Он сумел увидеть и запечатлеть самые яркие моменты гонок на своих фотографиях, на которых можно было не просто видеть, а чувствовать бешеную скорость мотоциклов в ореоле разлетающихся во все стороны брызг искрящегося льда, дикое напряжение и радость победы гонщиков.

– Майкл, ты удивительный парень, – покачал головой Генри, разглядывая фотографии. – В Советском Союзе ты только третий день, а уже знаком с сыном Сталина, и я не удивлюсь, если тебя через неделю пригласят в Кремль.

– Не пойду, для меня там нет ничего интересного, – с апломбом подростка заявил я.

Причем сейчас я говорил чистую правду. Услышав мое заявление, супруги весело рассмеялись.

Вернувшись в отель после очередной экскурсии, мы уже шли к лифту, когда Генри снова окликнул портье. Мы подошли. Стоило мне узнать, что это звонили Вильсону из нашего посольства, я скорчил недовольную физиономию, дескать, взрослые разговоры такие скучные, после чего, не задерживаясь, продолжил свой путь. О том, что не остался, мне пришлось пожалеть уже через пятнадцать минут, когда в дверь моего номера постучала миссис Вильсон. Она сообщила мне, что русская сторона согласна организовать нашу встречу с советскими школьниками, и она уже дала согласие на это мероприятие.

– А я просил?! – не мог я сдержать новой волны раздражения, после того как ушла Мария. – Да пошли они все!

Естественно, ничего уточнять не стал, если подслушивают, то будут знать, что мальчишка сильно разозлился. Не более того. Почему? Да кто его знает, может, сладкого лишили.