Пропавшая экспедиция

Когда в 1975 году я оканчивал 10-й класс школы, то не испытывал особых колебаний, куда поступать. Я жил в двух кварталах ходьбы от МГУ, а там учился мой друг Андрей Габелко, который годом раньше приехал из Германии и поступил на физфак – отец Андрея был большим начальником в системе внешней разведки КГБ СССР. Я частенько бывал у них дома на 3-й Фрунзенской, чтобы обсудить последние новости из мира рок-музыки и послушать, как на прекрасной Hi-Fi стереоаппаратуре The Fisher звучит Jesus Christ Superstar или последний альбом, скажем, шотландской группы Nazareth с легендарной композицией Not Faking It (перевод мой. – А.В.):

У Андрея были все необходимые для поступления в МГУ пособия по математике, и я порой сутками просиживал за решением задач, испытывая азарт разведчика, ведущего сложную оперативную игру со спецслужбами противника. Это покруче, чем шахматы! Но вот, взявшись за физику, я понял – здесь меня ждет провал. И решил сменить легенду, выбрав на этот раз геологический факультет. Химию я знал неплохо, да к тому же недалеко от Андрея жила заместитель декана химфака, и мы с моим другом Ренатом Сейфуль-Мулюковым – племянником знаменитого журналиста-международника и арабиста Фарида Сейфуль-Мулюкова – получили у нее исчерпывающие консультации, так что химию мы сдали на отлично и поступили на геофак МГУ.

В группе у нас как-то сразу сложилась команда из четырех неразлучных друзей. Все мы – Сергей Шабунин, Саша Тихомиров, Алексей Костин и я – были москвичами, жили недалеко от МГУ и очень любили походы, так что уже в первые зимние каникулы оказались на дополнительной практике в Закарпатье, а после первой летней практики в Крыму в августе 1976 года отправились на Кольский полуостров, в Ловозеро.

Сосватал нас в эту поездку наш староста группы Сергей Фролов. Рабфаковец, отслуживший в армии, настоящий атлет, полярный геолог, он был лет на десять старше нас и приехал в Москву из Воркуты. В те годы мы и не знали, что он участвовал в съемках художественного фильма «Территория» по одноименной культовой повести Олега Куваева. Съемки проходили на Полярном Урале, и главную роль исполнял Донатас Банионис – мой любимый актер, замечательно сыгравший Конона Трофимовича Молодого (полковника Лонсдейла) в советском шпионском детективе «Мёртвый сезон». Банионис бывал у Молодых в доме на Мосфильмовской, и мы с моими друзьями Сашей Громовым и Костей Мищенко его там встречали.

В прошлом году Сергей Фролов прислал мне свои воспоминания, отрывок из которых мне хотелось бы здесь привести: «Полной неожиданностью для меня явилось появление Донатаса Баниониса в сопровождении женщины. На этот раз он был облачён в брезентовый плащ, такие же штаны, накомарник и болотные сапоги. Ну, наш человек. Он кратко представил нам свою спутницу: “Моя супруга, Она”… С радостью Донатас выхватил свой рюкзак из кабины тягача и весело сделал всем прощальную отмашку… Мы быстро установили палатки, таган, соорудили из камней подобие стола и несколько “табуретов”… Я тут же сделал ему комплимент, что не ожидал от утонченного интеллигента такой сноровки. “Ну, что Вы, Серёжа, я же вырос в деревне, да и сейчас не чураюсь ручного труда, стараюсь по дому всё делать сам”, – прозвучало в ответ… Оставив его колдовать с огнём, прихватив большой чайник, я отправился к ближайшему ручью за водой. Над самым дном под крупными камнями серебрились рыбные хвостики, вызвав у меня учащение дыхания и сердцебиения… Никакой драгоценный камень не может выглядеть так прекрасно, как сверкающее на твоей ладони тельце 8—10 сантиметрового хариузенка… Уже прихлёбывая чай Донатас, излучая полное довольство, высказал свою оценку: “Серёжа, давно не ел такой вкуснятины, спасибо тебе. Нет правда, правда – это волшебное блюдо. Шпроты – жалкое подобие, никакого сравнения”… Я сразу принялся за разделку улова, а Донатас зашёл в одну из палаток и вскоре появился из неё преобразившимся: в добротном спортивном костюме и кроссовках, тщательно причесанный, со счастливой улыбкой на губах: “Знаете Серёжа, я давно не испытывал такой “щенячей” радости. Правда, как в детстве – мы должны это обязательно отметить”. Под мышкой у него торчал свёрток. Бережно сняв обёртку, он любовно огладил бок бутыли и отрекомендовал: “Можжевеловка, производится только в Паневежисе – это городок в Литве, где мы с Оной проживаем. Небольшой, уютный, по-своему милый, нам нравится. И служим мы в тамошнем драматическом театре вместе, в замечательном коллективе. А вот этот божественный напиток готовит один из наших реквизиторов, нигде больше такого нет. Да что говорить, надо уже пробовать”… Подняв кружку на уровень груди, с чувством произнёс: “Я хочу выпить за этот удивительный край, его уникальную красоту, полную контрастов и таящих в себе такие чудеса, – и он рукой с зажатым в ней хвостом обвёл окрестности, – а главное чудо – это люди, посвятившие свою жизнь служению этому краю”. Мы чокнулись, выпили, закусили, обнялись, присели и одновременно заговорили. Я о вкусе напитка, а Донатас о вкусе закуски, но оба в превосходных тонах… Разгадав моё намерение расположиться на ночь у костра, Донатас притащил свой спальник и привычную уже для него доху, взглянул на меня, как бы спрашивая разрешения. Поблагодарив улыбкой, он с заговорщицким видом вынул из спальника заветную “бутылочку” можжевеловки и, получив молчаливое согласие, плеснул на донышко кружек, пояснив: “У нас это называется ночной колпак”. Тихонько чокнувшись, мы улеглись».

На следующий день Сергей Фролов, будучи опытнейшим полярником, выступал в качестве каскадёра. Снималась сцена перехода горной реки вброд. «Всё просто, – говорит оператору Сергей. – Я подхожу по тому берегу, прохожу под углом к течению сколько возможно, проныриваю глубокую часть, становлюсь на ноги и двигаюсь к берегу».

Ничего себе, просто – течение-то не детское! Как пишет Сергей, тем временем «к берегу направлялась небольшая группа людей во главе с Донатасом… “Внимание, полная готовность, пошёл!” Я сосредоточенно сделал первый шаг, привычно поймал бедром нужный угол встречи течения, глазами дно и, медленно переступая, двинулся к противоположному берегу, периодически ловя взглядом ориентир на той стороне. Погружение до пояса – треть пути, нагрузка возросла, шаг короче. Ещё несколько шагов и вода по грудь – имеет место снос, корректирую угол атаки, закрепляюсь, продолжаю брести, уровень стабилизировался, опять снос, продолжаю двигаться только на упоре. В центре потока всё же макнулся с головой, соскользнула опорная нога. Быстро восстановился и тут же ухнул ещё раз. Пришлось постоять, ловя правильное положение, дальше пошёл увереннее, уровень воды начал снижаться. Теперь главное не спешить, держать ориентир и баланс. На берег вышел точно в запланированном месте. “Снято”, – донеслось от камеры. Ко мне бросились со всех сторон, схватили и поволокли к костру… Тут же у меня перед носом появилась кружка с характерным можжевеловым запахом… Всё происходило молча, только один из вездеходчиков не удержался: “Ну, ты брат, даёшь!”»

Серёга Фролов и меня многому научил, все студенческие годы был старшим товарищем – и я за это ему очень благодарен. Мы были с ним в одной бригаде на крымской практике, вместе ходили в маршруты, писали и защищали отчёты. Вот именно тогда благодаря Сергею я поверил в свои силы и понял, что в жизни всего можно добиться, если не сворачивать с однажды избранного пути:

В довершение ко всему, курсе на четвёртом, Серёга ухитрился подружиться с Владимиром Высоцким, привозил его к нам на факультет, и мы оттягивались по полной с не лишенным геологической романтики бардом:

Вполне возможно, что спускались они именно в районе Ловозерских тундр – правда, тогда, в августе 1976 года, отправляясь туда по совету Сергея Фролова, мы об этом и не догадывались. С собой у нас были кроки (т. е. чертёж участка местности, выполненный глазомерной съёмкой), которые Серёга раздобыл для нас у Коли Герасимова, своего друга. Он тоже учился на нашей кафедре. Коля уже тогда был известен на Севере, а после окончания МГУ стал начальником «Полярноуралгеологии», затем министром промышленности и заместителем председателя правительства Республики Коми. 2 ноября 2018 года Николай Герасимов скончался после операции на сердце.

У нас с собой было письмо, подписанное заведующим нашей кафедрой академиком Владимиром Ивановичем Смирновым, человеком легендарным, основоположником учения о рудных месторождениях и сталинским министром геологии. Академик Смирнов принадлежал к замечательной школе минералогов-рудников, которую создал академик Ферсман. Именно Ферсман открыл уникальные редкоземельные залежи Ловозерских тундр в ходе первой научной экспедиции на Кольский полуостров в 1922 году.

Академик Ферсман (нем. Alexander von Versmann) был потомственным русским дворянином немецкого происхождения. Его отец, полный генерал от инфантерии Евгений Александрович Ферсман, служил начальником Александровского военного училища. Дед, генерал-лейтенант артиллерии Alexander Konstantin von Versmann, происходил из лифляндских дворян, а прадед Philipp Conrad Friedrich Versmann был родом из Ганновера. Мать Ферсмана Мария, урожденная Кесслер, была дочерью генерал-лейтенанта Эдуарда Фридриха фон Кесслера из Дамрау в Восточной Пруссии – одного из главных героев покорения Кавказа, брат которого Карл-Фридрих фон Кесслер – дядя матери Ферсмана – был ректором Императорского Санкт-Петербургского университета и основателем Петербургского общества естествоиспытателей. Сам же академик Ферсман был вице-президентом Академии наук СССР, лауреатом Сталинской премии I степени, основоположником теории рудообразования, первооткрывателем крупнейших месторождений на Кольском полуострове, в Средней Азии и Забайкалье.

Это то, что касается отношения большевиков к дворянам – не говоря уж о том, что первые председатели ВЧК Феликс Эдмундович Дзержинский и Вячеслав Рудольфович Менжинский были потомственными дворянами. Следует также отметить, что одновременно, в августе 1922 года, в Ловозеро прибыла экспедиция под руководством известного исследователя телепатии и паранормальных явлений Александра Васильевича Барченко. Во время революции он читал лекции на судах Балтфлота, которые были посвящены скрытым способностям человека и незримым силам природы, знания о которых хранятся в удаленных частях Земли. О деятельности Барченко был наслышан Глеб Иванович Бокий (тоже, кстати, потомственный дворянин), который в 1918 году был сначала заместителем, а затем и председателем Петроградской ЧК. И в том же году в Петрограде был создан Институт по изучению мозга и психической деятельности, в котором с использованием новейших методов электрофизиологии, нейрохимии и биофизики изучались явления телепатии, телекинетики и гипноза. Директор института генерал-майор медицинской службы Владимир Михайлович Бехтерев пригласил к себе Барченко – очевидно, не без подсказки Бокия.

Интерес Бокия к этим исследованиям понятен – дело в том, что 28 января 1921 года он возглавил Специальный (шифровальный) отдел ВЧК, который был автономным и напрямую подчинялся ЦК РКП(б). В задачи спецотдела входили радиоразведка, дешифровка, криптография, радиоперехват и пеленгация (радиоконтрразведка). Вскоре в составе спецотдела по инициативе Бокия и при участии Барченко была создана секретная научная лаборатория, начальником которой был химик-изобретатель Евгений Гопиус. Формально он возглавлял 7-е отделение и был заместителем Бокия по научной работе. В секретную лабораторию входили ученые самых разных специальностей: от создателей радиоаппаратуры до исследователей солнечной активности и земного магнетизма. Согласно данным генерал-полковника Леонида Григорьевича Ивашова, которые он приводит в книге «Опрокинутый мир» (2018), в задачи спецотдела входили передача мыслей на расстоянии и чтение чужих мыслей (что использовалось в том числе и для дешифровки); влияние энергоинформационных потоков на изменение сознания человека; формирование у людей соответствующих моделей поведения; влияние космических явлений и особенно солнечной и лунной активности на большие массы людей (в контексте подготовки к мировой революции) и т. д.

Отправляясь в Ловозеро под прикрытием экспедиции Мурманского Губэкосо (Губернского экономического совещания), Барченко имел своей целью изучение явления, известного под названием меряченья – своего рода массового психоза, получившего распространение среди северных народностей, таких как саамы (лопари). Люди, находящиеся в состоянии меряченья, чаще всего под влиянием шамана, начинают невольно повторять движения друг друга, безоговорочно выполняют любые команды и могут предсказывать будущее – точно так же, как и тибетские монахи.

По мнению Барченко, в районе Ловозерских тундр существовала культура, не менее древняя, чем в Тибете, оставившая после себя уникальные памятники практической магии. В саамских шаманах он разглядел последних жрецов этой древней таинственной цивилизации. Шаману приписывалось большое могущество: он мог предсказывать будущее, волю духов, наслать и остановить непогоду, узнать исход болезни, разыскать потерянную вещь и многое другое. Возвратившись в Петроград, Барченко поделился своими открытиями с коллегами из Института мозга. Его сообщение было положительно оценено академиком Бехтеревым.

Вот что записал в своем дневнике участник экспедиции и близкий друг Барченко, астролог и астроном, переводчик с индийского, китайского и японского языков Александр Кондиайн: «На белом, как бы расчищенном фоне выделяется гигантская фигура, напоминающая тёмными своими контурами человека. Кругом горы… В одном из ущелий мы увидели загадочную вещь. Рядом со снегом, там и сям пятнами лежавшим на склонах ущелья, виднелась желтовато-белая колонна, вроде гигантской свечи, а рядом с ней кубический камень… Вид гигантской колонны – местные жители называли такие камни сеидами и поклонялись им, как богам – произвёл огромное впечатление на членов экспедиции и вселил некий безотчётный ужас. Завхоз Пилипенко не выдержал и даже закричал. Его едва удалось успокоить, но настроение было подавленным у всех. Чудеса на этом не кончались. Вскоре поблизости обнаружили несколько сопок, похожих на пирамиды. Они показались граненными искусственным способом. Такие камни, менгиры, обычно располагаются над точкой пересечения двух или более водных потоков. Выяснилось, что у подножия их люди испытывают слабость и головокружение или безотчетное чувство страха, некоторые галлюцинируют. Даже естественный вес человека может увеличиваться либо уменьшаться… К озеру через Тайболу ведёт роскошная тропа. Вернее, широкая проезжая дорога (идущая через перешеек от Ловозера к Сейд-озеру внутри массива Ловозерских тундр. – А.В.), кажется даже, что она мощеная».

А вот что рассказала Ариадна Готфридовна Кондиайн, невестка Александра Кондиайна, по профессии геолог: «В 1946 г. я работала в геологической экспедиции в районе горы Алуайв, что возвышается над Сейд-озером. Я тогда была первый год замужем за Олегом Александровичем и еще ничего не знала о работах его отца и А.В. Барченко. К озеру я не спускалась, хотя оно было окружено ореолом таинственности. И действительно, сотрудники нашей экспедиции уже после моего отъезда в Ленинград дважды пускались в плаванье на лодках по этому озеру, и оба раза это кончалось трагедией – погибло 8 человек. Кроме того, несколько человек погибло под обвалом в ущелье, ведущем к Сейд-озеру. Район Ловозера и Сейд-озера весьма интересен с геологической точки зрения. В частности, он характеризуется аномальным интенсивным тепловым потоком из недр Земли и распространением необычных горных пород. Интересен он и в геоморфологическом и в климатическом отношениях. С ним связано много легенд, а также сведений о том, что Сейд-озеро и его окрестности опасны для неискушенных посетителей».