— Ты съел ее в понедельник.
Действительно у нас была вареная курица, которую Фу убил и ощипал.
— Почему ты спрашиваешь?
— Ладно. Забудь об этом. — И я вышел из комнаты. Поднявшись в спальню, я достал из- под кровати чемодан, положил его на кровать и принялся разыскивать свои вещи. Это оказалось не так-то просто. Пижамную куртку, свернутую в комок, я нашел в недрах платяного шкафа. Брюки оказались в ванной. Трубка пропала вместе с бритвой. Пропало все, и все постепенно отыскивалось, кроме большого черного блокнота. Может, он был внизу? В этот момент я услышал, как к дому подъехала машина. Потом заскрипели ворота. Я подошел к окну и увидел во дворе Бонафу. В тот же момент из дома выбежала Тереза и бросилась в объятия к дяде. «Не слишком ли быстро?» — подумал я. Так в обнимку они и прошли в дом.
Через несколько минут послышался стук в дверь, которую я оставил приоткрытой. Бонафу вошел улыбаясь — у него всегда было улыбающееся лицо с тяжелой нижней губой и быстрыми голубыми глазками. Но теперь он, кажется, отчасти утратил свою обычную уверенность. Я как раз закрывал чемодан. Бонафу наблюдал за мной не двигаясь.
— Я очень люблю ее, — наконец сказал он, повернувшись к окну.
— Я тоже.
— Я не хочу, чтобы она страдала.
— Я тоже страдаю.
Взглянув на него сзади, я увидел, что он качает головой.
— Вы не из тех людей, которые страдают.
— Что вы знаете обо мне?
— У вас нет чувства ответственности и нервов. Если он пришел разыгрывать роль оскорбленного отца, то она ему вполне подходила. У меня наготове была бомба, уже снабженная взрывателем. Я любовно погладил ее, но не спешил доставать, потому что знал: она взорвет нас обоих.
— Я хочу сказать, что она ничего не воспринимает легко. Вы, вероятно, не знаете: когда она была совсем маленькой, ее фактически бросила мать. Быть покинутой очень тяжело, но быть покинутой дважды — это слишком.
— Я не переношу психоанализ, — заявил я. Бонафу обернулся и посмотрел на меня, его молчание было упреком за абсурдность моего ответа. «Это все, что вы можете сказать?» — как будто говорил его взгляд.
— Что мне делать? — продолжал я. — Очевидно, вам все известно. Вы хотите сказать, что я не должен был начинать? Но теперь слишком поздно. А значит, все равно.
— Все равно? Что вы имеете в виду?
— Пойдемте со мной, — сказал я и повел его к двери. — Пора раскрывать карты.
И когда мы спустились, я почти без подготовки обрушил на них свою информацию, как будто объявляя репертуар местного театра на следующий сезон.
— Я вернусь через десять дней. Думаю, этого будет достаточно, чтобы уладить все дела, и больше не уеду никогда. Я взглянул на Терезу. Ее лицо словно витало в воздухе само по себе. Я напишу тебе, — сказал я, — напиши мне тоже, дорогая.