Когда канцлер ФРГ Гельмут Коль продавил воссоединение Германии по завершении холодной войны, лидеры статусных держав Европы – Великобритании и Франции – не одобрили перспективу нового появления могущественной Германии. Для многих стратегов разделение Германии по итогам Второй мировой войны являлось надежным решением «германской проблемы», которая стала причиной двух мировых войн. Тройная миссия НАТО в Европе, что неоднократно повторялось, заключалась в том, чтобы «отпугнуть Советы, привлечь американцев и подчинить немцев»[915].

Британские и французские опасения были вполне понятны: объединенная Германия оказывалась самой густонаселенной страной Западной Европы и самой крепкой ее экономикой. Потому-то французский посол в Германии в 1989 году утверждал, что воссоединение «приведет к рождению Европы, где будет доминировать Германия, чего никто не хочет, ни на Востоке, ни на Западе»[916]. Британский премьер-министр Маргарет Тэтчер высказала еще большую озабоченность, поделившись с президентом Джорджем Г. Бушем своими страхами: «Немцы получат миром то, чего Гитлер не смог взять войной»[917]. Чтобы отвести эту потенциальную угрозу, Тэтчер и президент Франции Франсуа Миттеран стали обсуждать возможность укрепления альянса между Великобританией и Францией. Миттеран, например, рассматривал «двустороннее военное и даже ядерное сотрудничество с Великобританией как противовес Германии»[918]. По словам бывшего дипломата и ученого Филиппа Зеликова и бывшего государственного секретаря США Кондолизы Райс, «европейцы, особенно французы, считали, что любое возрождение власти Германии должно идти рука об руку с созданием общеевропейских структур, которые помешают немецкому государству угрожать Франции»[919].

Как и предвидели европейские лидеры, Германия действительно смогла добиться лидирующего экономического и политического положения в Европе, заполнив собой тот вакуум, который остался после распада СССР. Однако, сколь ни парадоксально, это возрождение происходило мирным путем. С течением времени оно даже получило поддержку Великобритании и Франции. Как же вышло, что, если процитировать недавнюю реплику Генри Киссинджера, «спустя семьдесят лет после победы над немецкими претензиями на господство в Европе победители умоляют, в основном по экономическим причинам, чтобы Германия возглавила Европу»?[920]

Мирное возвышение Германии объясняется прежде всего ее стратегией опровержения подозрений европейцев за счет налаживания реального сотрудничества и укрепления взаимосвязей с бывшими противниками. А главное то, что немецкие лидеры сознательно предпочли не восстанавливать военное могущество, соизмеримое с экономической мощью страны.

Этот новый путь стал особенно очевидным, когда Германия достигла экономической гегемонии и сделалась доминирующим игроком на интегрированных рынках Европы, а также базирующегося во Франкфурте европейского Центрального банка. Как отмечает бывший министр торговли Великобритании Стивен Грин, Германия использует свою власть главным образом для определения политэкономии Европы: «Ни разу Германия не выказывала желания играть какую-либо стратегическую роль в международных делах такого рода, какие британцы и французы считают само собой разумеющимися»[921]. Стратегия интеграции, как пишет исследователь международных отношений Хельга Хафтендорн, «должна компенсировать для Германии прибыли во власти и суверенитете за счет обозначения важности интеграции этого потенциала в новую Европу, создания европеизированной Германии», а не онемеченной Европы»[922].

Важно отметить, конечно, что стремление Германии к экономической интеграции началось еще до воссоединения страны[923]. Кроме того, решение Германии отказаться от военной экспансии, сопоставимой с ее экономическим влиянием, несомненно связано с ролью Америки как гаранта региональной безопасности и стабилизирующей силы в Европе. Как бы то ни было, этот подход Германии оказался в конечном счете обнадеживающим для ее бывших противников и продемонстрировал новый этос, который политический аналитик Ханс Кунднани в книге «Парадокс германской власти» характеризует как «причудливую смесь экономической стабильности и военной сдержанности… В геополитическом смысле Германия теперь позитивна»[924].

Недавняя нестабильность, вызванная последствиями глобального финансового заявления и нашествием на Европу иммигрантов и беженцев из Сирии и с Ближнего Востока, поставили под сомнение целостность нынешней европейской системы – и немецкого руководства. Тем не менее, каково бы ни было будущее Европы, и пускай невозможно вспомнить другой случай в истории, когда Америка принимала бы на себя такие обязательства по обеспечению безопасности континента, стратегия Германии в критический момент передачи власти содержит полезные и важные уроки для тех, кто стремится избежать попадания в «ловушку Фукидида». Германия поняла, что увеличение расходов на оборону по мере экономического роста способно спровоцировать конфликт, а для преодоления глубокого недоверия между странами-соперниками необходимы постоянные жесты доброй воли. Благодаря стабильности, открытости, интеграции с бывшими противниками и готовности отказываться от традиционных демонстраций силы она благополучно ускользает от «ловушки Фукидида».