– Папа! – рванулась я, попытавшись вскочить.

– Тише, тише. – Оказывается, Ася стояла надо мной и обмахивала полотенцем.

Наши взгляды встретились, и я поняла: мне ничего не померещилось, не пригрезилось от жары. Папа сказал то, что сказал. В руке у Аси был мой сотовый – видимо, я его выронила.

– Родители ждут. Тебе надо ехать, – сказала Ася. Когда одни, мы всегда на «ты». – Такси через пятнадцать минут. Насчет твоей машины предупрежу. Будет на стоянке сколько потребуется.

Если бы я была в состоянии, почувствовала бы благодарность за эту ее немногословную готовность прийти на помощь, за то, что не села рыдать со мною рядом, а сразу сделала то, что нужно.

Она права – за руль мне нельзя. Водитель я начинающий, права только в апреле получила, а водить стала и вовсе в июне. В таком состоянии, как сейчас, наверное, даже дверцу не сумею открыть.

Я выбралась из кресла, чувствуя себя полной развалиной. Руки-ноги не хотели слушаться, спина была деревянная. Есть такой литературный штамп – «раздавленный горем», так вот, меня и вправду расплющило, прижало к земле.

Мы с Асей смотрели друг на друга, и губы ее подрагивали, а зеленые глаза были слишком яркими от блестевших в них слез. Наверное, она хотела сказать что-то утешительное, но не могла найти слов.

Напрасные старания: ни в одном языке мира нет слов, которые смогли бы успокоить, поддержать человека, который потерял того, кого любит.

– Яша, – беспомощно проговорила Ася, назвав меня прозвищем, которым называли только друзья. Она вдруг разом потеряла всю свою невозмутимую уверенность и теперь казалась маленькой и жалкой.

Это стало последней каплей. Рухнула незыблемая твердыня, пала столица во время войны. Все самое страшное оказалось правдой.

Всю дорогу до Ягодного я проплакала. Стоило чуть-чуть успокоиться и попробовать думать о том, что нужно для организации похорон, каким образом поддержать маму с папой, как в голове начинали мелькать картинки.

Мы с Жанной в ее комнате. Она вертится перед зеркалом – примеряет свадебное платье. У сестры длинные темно-русые волосы со светлыми мелированными прядками и карие глаза в пол-лица. Она похожа на маму, а я – копия отца. Недавно Жанна обрезала челку и теперь боится, что похожа на пони. Я говорю ей, что она похожа не на пони, а на мишку-коалу – мягкого, круглоглазого и няшного, а она швыряет в меня подушкой, и мы обе хохочем.

Дашуля в розовом слюнявчике сидит на высоком стульчике и ест пюре. Я зачерпываю его ложкой, а она раскрывает рот, как галчонок. Ей вкусно, а я не понимаю, как можно есть протертую тыкву. Племяшка зовет меня «Маськой» – что-то среднее между Марьяной и Яшкой. Это второе слово, которое она сказала, после «мамы». Даже «папа» было третьим, и я горжусь этим, как ни одним своим профессиональным успехом, а Илья притворно хмурится: «Просто мы только про тебя и говорим целыми днями – деваться от тебя некуда! Вот ребенок и повторяет!».

Мы на берегу Волги. Пешком до него далеко: раньше часто ходили, но у Дашули ножки коротенькие, объясняет Жанна, она устанет. Сестра говорит это как-то трогательно и мило и вместе с тем забавно, так что я потом долго подкалываю ее этими «коротенькими ножками». «Давайте на выходные в Булгар махнем! Историческое место, со всего мира люди едут, а мы не были», – предлагает Жанна нам с Ильей. «Нет, тебе нельзя», – заявляю с серьезной миной. «Почему?» – удивляется сестра. «У тебя ножки коротенькие, не дойдешь».

В общем, едем на машине, оставляем ее наверху и спускаемся по тропинке к воде. Отличное местечко: трава зеленая и пушистая, как мамина мохеровая кофта. Мы с Жанной болтаем, мама возится с Дашулей. «Апся!» – просит наша детка. Это означает «купаться». Мама говорит, что рано – мы только-только из воды, но Дашулю не остановить, и все послушно лезут в речку.

И много-много всего вспоминается, и слез не удержать. Какой счастливой была жизнь, а я и не замечала, не сознавала.

Ехала в Ягодное, и мне казалось, что еду на свои собственные похороны.