Все, выстрел сделан. Молчание длилось и длилось. Я раз за разом обводила взглядом кабинет, уже не замечая его убранства. Смотрела на Илью, но он сидел, застывший и холодный, уставившись перед собой отрешенным стеклянным взором, похожий на одну из ледяных статуй, что устанавливают на городских улицах под Новый год.

– Ты был знаком с ними? – не выдержала я. – Знал этих людей или нет? Скажи!

Илья еще немного потянул паузу, как театральный актер. И на актерский же манер, чуть нараспев, проговорил:

– А то как же. Конечно, как не знать. Валька, Миха, Сашок.

Я заметила, что голос его звучит выше и тоньше, чем обычно. В нем почему-то зазвенела юношеская ломкость, словно говорил не взрослый мужчина, а подросток лет семнадцати-восемнадцати.

Выходит, я была права. Он их знал. Причем знал хорошо – называл уменьшительными именами, дворовыми, школьными прозвищами, которые эти люди, видимо, носили в юности.

Теперь сомнений не оставалось: то, что произошло с женами и детьми этих четверых мужчин, было связано со случившимся давным-давно в деревне Кири. Откуда взялась эта связь, я не представляла себе даже отдаленно, но в том, что она была, больше не сомневалась.

Итак, моя сестра оказалась замешана в каком-то кошмаре. Она умерла, и Дашуля погибла тоже. А мои родители, которым бы еще жить да жить и радоваться жизни… Что стало с ними по вине этого человека!.. Меня захлестнули ярость и отчаяние, я не желала больше проявлять деликатность и потребовала:

– Объясни по-человечески! Ты понимаешь, в чем дело? Что произошло в этих твоих Кирях, когда вы были детьми?! Что вы вчетвером натворили? Отвечай! При чем тут круг и тройка? – Эти последние слова вырвались неожиданно для меня самой. Я не собиралась говорить ничего такого, но слова Фариды вдруг пришли мне на ум.

Илья вздрогнул, а точнее, содрогнулся всем телом и поглядел на меня, как будто до этого не замечал, что я сижу подле него. Все тем же высоким, ломким голосом он проговорил:

– Никому нельзя рассказывать! Ни с кем не обсуждать! – А потом заговорил все быстрее, быстрее: – Нельзя говорить! Я не помню! Я ничего не помню! Если посмею вспомнить, я умру! Я умру, если вспомню! Мне нельзя помнить! Я умру!

Он говорил, говорил словно заведенный. Повторял эти слова снова и снова, будто мантру, и голос его, резкий и пронзительный, как воронье карканье, бил меня по ушам. Я уже не могла разобрать и половины того, что он бормотал, не сводя с меня горящих, широко раскрытых глаз, в которых плескалось самое настоящее, чистое, неприкрытое безумие. Мне приходилось видеть такие глаза – у собственной матери.

Происходившее было так дико, так неправдоподобно и необъяснимо, что я, не находя больше сил сдерживаться, перепуганная донельзя, вскочила с кресла, прижала руки к ушам:

– Прекрати! Прекрати сейчас же!

Мой резкий окрик заставил Илью замолчать, хоть я и не надеялась на это. Теперь мы глядели друг на друга, провалившись во вновь повисшую между нами тишину. Я не могла отвести от него глаз и понимала, что Илья не узнает меня. Он смотрел так, будто перед ним была не Яша, сестра его жены, а некто другой, и этот «другой» нагонял на него такой ужас, что он не мог совладать с собой.

Илья кого-то боялся, трясся от страха, как перепуганный ребенок. Но боялся он не меня. Не я заставила его вдруг сойти с ума, заблудиться в глубинах собственной памяти.

Злость моя растаяла, на смену ей пришла жалость. Я протянула к Илье руку, желая его успокоить. Мне хотелось сказать, что все будет хорошо, и теперь, когда нам известно уже так много, мы непременно разберемся в том, что случилось. Мы же вместе, собиралась сказать я, мы умные и взрослые люди. Что бы ни случилось тогда, в те годы, прошлого не вернуть, не исправить, но зато можно понять первопричину, разобраться во всем и наказать виновных. Найти того человека, что так напугал Илью, и призвать к ответу.

Все эти слова жили во мне, просились наружу, и я собиралась произнести их, но не успела вымолвить ни звука.

Илья, по-прежнему не сводя с меня сумасшедшего взгляда, открыл рот, словно собираясь петь, и закричал. Сейчас, когда пишу об этом, я понимаю, что не смогу передать на бумаге, объяснить, что это был за вопль. Когда пытаюсь подбирать определение, лучше всего подходит «оглушительный».

Муж моей сестры, видный, интересный мужчина, хорошо воспитанный и прекрасно образованный человек, гениальный финансовый аналитик, хозяин роскошного кабинета и вышколенной секретарши, кричал во всю мощь своих легких. Пронзительно вопил на одной ноте, прерываясь лишь на короткий миг, чтобы набрать новую порцию воздуха.