Неведомая гостья была выше ростом. Волосы, струившиеся по спине, были длинными, а ведь у мамы короткая стрижка. Женщина сидела неподвижно и прямо, кровать ни на сантиметр не прогибалась под нею, словно она была невесомой. Вид этой молчаливой, застывшей фигуры рождал во мне такой ужас, что, если бы я могла, завизжала бы что есть мочи и выскочила вон из комнаты.

Но я не могла ни двинуться, ни произнести ни слова. Заледенела под теплым одеялом, понимая, что это такое, когда кровь стынет в жилах.

Сознание мое раздваивалось – я буквально физически ощущала этот разлом. Одна часть меня прекрасно понимала, кто моя ночная гостья, другая отказывалась осознать это. Никогда в жизни – ни до этого, ни после – я не была ближе к тому, чтобы сойти с ума.

Женщина медленно, словно через силу, начала поворачивать голову в мою сторону. Волосы извивались черными змеями. Призрачный свет из-за окна не давал шанса не разглядеть ее лица.

«Не смотри!» – вопил отчаянный голос в моей голове. Но я не могла отвести взгляда и продолжала смотреть, обреченно ожидая, что взгляд ее вот-вот коснется меня, мы посмотрим друг на друга и…

И я увижу немыслимое.

Передо мной окажется лицо, которое я видела сотни, тысячи раз и бесконечно любила. Только теперь в нем не будет красоты, тепла и света – лишь могильный холод и жгучая ненависть мертвецов к оставшимся жить.

Я взгляну в погасшие, стылые глаза и превращусь в камень, как от смертоносного взора Медузы горгоны.

Секунды тянулись, превращаясь в века.

Мы похоронили Жанну в этом платье. Тело, изуродованное падением на камни с огромной высоты, было невозможно облачить ни во что иное. Гроб был закрытым – я никогда не видела сестру мертвой, понятия не имела, что осталось от ее лица. Мне предстояло увидеть это сейчас.

Когда она наконец взглянула на меня, я подумала о милосердии. Облегчение – вот что почувствовала в первый миг. Сила, которая привела покойницу в мою комнату спустя несколько недель после гибели, сжалилась надо мной.

Жанна была такой, какой я ее помнила. И на долю секунды мне захотелось, позабыв обо всем, броситься к ней, обнять, прижаться покрепче и никогда больше не отпускать. Мертвая или живая, это была моя сестра, и я тосковала по ней.

Лицо ее не было ни страшным, ни злобным. Она смотрела с такой тоской, какой мне никогда не доводилось видеть ни у нее, ни у кого-то другого. Смерть не даровала ей покоя, не примирила с тем, от чего она решилась уйти, шагнув в бездну с дочерью на руках.

– Жанна, зачем? – не то прошептала, не то подумала я и поняла, что плачу.

«Не надо!» – тут же с силой рванулось мне в сознание. Это было похоже не на крик, а на удар: голова тут же взорвалась болью.

Чего «не надо»? Спрашивать? Напоминать? Я не успела понять.

Рот Жанны раскрылся в безмолвном крике. Родные черты исказились, потекли, фигура стала оплывать, таять, как восковая свечка. Все произошло невероятно быстро: каких-то пара мгновений – и видение исчезло. А я сразу же отключилась. Не могу описать этого иначе: меня просто не стало, совершенно не помню, что было дальше.

Когда открыла глаза, на часах было без четверти девять.

Если бы я попыталась рассказать кому-то о случившемся ночью, меня стали бы уверять, что это был сон. Как же иначе – ведь призраков не существует. Покойники не разгуливают по ночам – это выдумки. Никому еще не удавалось вернуться с того света.

Мне объяснили бы, что я незаметно для себя задремала под действием лекарства, и в этом состоянии, на границе сна и яви, память воскресила образ погибшей сестры. Учитывая мое состояние и то, что рассказал Илья, это абсолютно естественно! Объяснение было бы как раз таким логичным, правильным и гладким, какой обычно и бывает ложь.