Щеглов развел руками.

— Он слишком умен для заурядного убийцы, и твое легковерие не должно смущать тебя. Не твоя вина, что ты доверился этому человеку, ведь доверчивость — сестра честности. Мошенник не верит никому лишь потому, что сам в любую минуту готов обмануть, обокрасть или отнять. Так что твоя позиция в этом деле делает тебе честь, Максим. В конце концов, уезжая по путевке, ты же не мог знать, что дом отдыха наводнен бандитами и убийцами, ведь так? — Я кивнул. — В таком случае перейдем к следующему вопросу — к вопросу о так называемом «жучке». Надеюсь, ты знаешь, что такое «жучок»?

— Разумеется. «Жучок» — это миниатюрное подслушивающее устройство, которое имеет достаточно широкое применение в разведке, контрразведке, промышленном шпионаже и так далее.

— Вот именно. Весь парадокс состоит в том, что один такой «жучок» был задействован и в нашем, чисто уголовном, деле. Пожалуй, это первый случай использования «жучка» подобным контингентом преступников в моей практике. Впрочем, имея дело с мафией, следует ожидать любых сюрпризов. Дело в том, что в нашем с тобой номере стоял один такой «жучок».

— Как?! — не поверил я своим ушам. — Неужели нас кто-то подслушивал?

— Ты попал в самую точку, Максим, нас именно подслушивали. Надеюсь, тебе не нужно объяснять, чьих рук это дело.

— Мячиков, — догадался я и боязливо оглянулся: мне и теперь казалось, что этот человек незримо присутствует и здесь, в этой уютной комнате капитана Щеглова, и в любом другом месте, куда бы не занесла меня судьба. Артист вызывал у меня панический, сверхъестественный ужас.

— Верно, — продолжал Щеглов, — Мячиков поставил «жучок» на следующий день после моего прибытия. Улучив удобный момент, он проникает в наш номер — а для такого специалиста проникнуть сквозь запертую дверь все равно что вообще ее не заметить — и крепит «жучок» за батареей. Признаюсь честно, у меня и в мыслях не было ничего подобного, «жучок» я обнаружил совершенно случайно. Когда брился, уронил крышку от бритвы за батарею, полез ее доставать, сунул руку — и наткнулся на сюрприз.

— И что же вы с ним сделали?

— Оставил на том же месте, — ответил Щеглов. — Я тогда еще не знал, чья это штуковина, но чья бы она ни была, я решил сыграть с владельцем «жучка» в одну игру. Игра простая: он слушает, я — говорю.

— Понял! — воскликнул я. — Вы говорите только то, что считаете нужным, он же все принимает за чистую монету.

— Правильно, Максим, я снабжал его той информацией, которая была мне выгодна.

— Почему же вы не открылись мне, Семен Кондратьевич? — спросил я, с горечью сознавая, что и на этот раз не удостоился доверия капитана Щеглова.

— По той же причине, что и в случае с просьбой Мячикова не открывать тебе тайны Хомякова. Пойми, Максим, Мячиков — артист, и артист отнюдь не плохой, и тягаться с ним в актерском мастерстве я бы тебе не посоветовал. Затей ты с ним игру, он бы тебя в два счета раскусил.

— Выходит, владелец «жучка» — все-таки Мячиков?

— Он самый. Правда, в тот день, когда убили Потапова, наверняка я этого не знал. Догадка пришла не сразу, но уже к вечеру я точно знал, кто владелец «жучка». Мячиков несколько раз выдал себя, упомянув в разговоре со мной о фактах, которые были известны только тебе и мне. А ухватившись за ниточку, я уже специально подбрасывал ему дезинформацию, подстраивал ловушки. Потому-то я и не был откровенен с тобой, Максим, ты уж прости меня, старика. Не мог я говорить всей правды, зная, что каждое мое слово фиксируется, но, учитывая профессионализм противника, я избегал и прямой лжи. Кстати, о ловушках. Помнишь историю с рацией? Так вот, эта история не что иное, как инсценировка.

— Инсценировка? — удивленно спросил я.

— Именно. Впервые о рации и о времени выхода в эфир я упомянул в присутствии Мячикова, надеясь, что он клюнет на эту приманку. И он клюнул. Это произошло как раз после убийства Потапова. Вспомни, мы только что вернулись из столовой — ты, я и Мячиков. Накануне обеда ты имел очень содержательную беседу с доктором Сотниковым — открылась масса неожиданных фактов. Мячиков же, понимая, что все эти события наверняка заставят меня связаться с руководством и просить высылки опергруппы, чего я, собственно, и не скрывал, улучает удобный момент, проникает в наш номер — это происходит между двумя и тремя часами пополудни, когда мы с тобой усмиряем людские страсти, вызванные смертью Потапова, — находит рацию и приводит ее в негодность. Я возвращаюсь в номер, как будто ни о чем не подозревая, пытаюсь выйти в эфир, замечаю некоторые неполадки в рации, но не придаю им значения. Мячиков все это великолепно слышит и наверняка торжествует. Торжествую и я, так как затея моя удалась. Чуть позже, когда бдительность Мячикова несколько притупляется, я на пару минут выскакиваю из номера в безлюдный холл и связываюсь с угрозыском по другой, исправной, рации, которую всегда ношу с собой.

— Вторая рация? — восхищенно произнес я. — Ловко!

— Вечером я снова пытаюсь выйти в эфир с помощью первой рации — и снова Мячиков слышит меня. На этот раз я «догадываюсь», что рация выведена из строя и что дело наверняка не обошлось без Артиста. Тогда-то я и заявляю о намерении идти за подкреплением пешком, через лес. Я постоянно держу Мячикова в напряжении, наступаю ему на пятки, «выкладываю» все новые и новые сведения, причем говорю исключительно правду, но, разумеется, не всю. Словом, я даю ему понять, что иду по верному следу, хотя и далек еще от истины. Поскольку же формально мы заключили соглашение о сотрудничестве и совместном ведении следствия, я повторяю ту же информацию и в личных беседах с ним. Все эти ухищрения необходимы для того, чтобы не вызвать у него и тени подозрения об истинном ходе расследования. Согласись, что лучше самому направлять ход мыслей преступника, чем быть в неведении относительно его намерений и источников информации.