– По-моему, вы слегка преувеличиваете, Том. Пожалуй, ограничимся показом фильма.

Из ресторана мы вышли поздно. Ужин получился веселый, шампанского было выпито море, а «отлакировали» все коллекционным арманьяком. Голова у меня кружилась – я явно перестарался. У ресторана стояла длинная вереница такси, сотрапезники рассаживались по машинам и уезжали. Джеймс пожал мне руку, сказал, что все понял. Мы с Хелен остались вдвоем. Она поинтересовалась моими планами, и я взглянул на часы:

– Возьму такси до вокзала Юстон, если повезет, уеду в Бирмингем.

Она вытащила из сумки смартфон, произвела несколько манипуляций и покачала головой:

– Ближайший поезд завтра утром в… пять тридцать четыре. Идет со всеми остановками. В шесть двадцать три уходит прямой.

– Найду отель рядом с вокзалом, переночую… Классный получился праздник, спасибо, Хелен.

На ее лицо упал красный отсвет неоновой вывески, она моргнула, подошла совсем близко, прижалась ко мне, привстала на цыпочки. Или это я наклонил голову? Хелен положила руки мне на плечи, прильнула губами, я обнял ее. Так мы и стояли, пока рядом не остановилось такси. Хелен назвала водителю адрес, и машина плавно тронулась с места.

Я военный человек с внешностью англиканского пастора (как недавно выяснилось), к эксгибиционизму не склонен, а потому не стану вдаваться в детали первой ночи с Хелен. Скажу одно: она была волшебной. В тридцать два года я познал настоящую страсть и мгновенно забыл всех прежних подружек. Я никогда не забуду нашу первую ночь: она могла оказаться ошибкой, случайностью, но стала откровением, коллективным экстазом, эротическим причастием. Следующая ночь была ничуть не хуже, как и третья, с субботы на воскресенье, но тут я, пожалуй, умолкну, чтобы не выбиваться из приподнятого стиля. Кроме того, не стоит разжигать вожделение и зависть.

У Хелен была восхитительно чуткая кожа и пупок, подобный жемчужине, совершенной и трогательной. За первой ночью последовал день, вернее, два не менее чудесных дня. Нам повезло – они пришлись на субботу и воскресенье, и Хелен не нужно было идти на работу.

Она вывела из гаража свой «додж 4 × 4» с кенгурят-ником перед капотом и повезла меня в Брайтон. Хелен обожала Брайтон, в детстве она часто бывала там с родителями. Погода стояла замечательная. По дороге я узнал непростую историю семьи Хелен. Мерзавец-отец сбежал с официанткой из своей любимой итальянской траттории, девица была на двадцать два года моложе его. Они поселились в Сиене, у них четверо детей и процветающая торговля мороженым ручного производства. Хелен никогда не видела сводных братьев и сестер: они делали робкие попытки наладить отношения, но она поклялась их игнорировать – «в память о маме». Ее мать – воплощенное достоинство – вернулась на работу (она была бухгалтером), одна растила дочерей и сделала все, чтобы девочки получили высшее образование. Сестра Хелен вышла замуж за торговца скотом из Виннипега[51] – полного идиота! – так что последний раз они виделись четыре года назад на похоронах матери. Хелен заставляла себя звонить сестре хотя бы раз в год, но говорить им было не о чем. Я мог без конца слушать эти рассказы о жизни, семейные истории и бесчисленные байки о ее работе.

По ночам Хелен без устали гладила мое тело, касалась пальцами заживших ссадин, ран, порезов, швов, следов старых драк в барах и борделях. Ее прикосновения превращали эти метки в ритуальные надрезы, прославляющие храбрость воина. В действительности они делали меня похожим на заштопанную мумию или одного из ярмарочных уродцев, которых так боятся девушки. Она спрашивала: «А этот откуда? А этот?» Большинство обстоятельств стерлись из памяти, но она думала, что я скромничаю, и еще сильнее мной восхищалась. Для нее я был доблестным солдатом, достойным любви прекрасной дамы. Ласки Хелен были бесконечно, упоительно нежны. Я таял от чувств.

– А это что?

Она коснулась указательным пальцем моей подмышки.

– Группа крови. В Королевской морской пехоте такая татуировка может изменить судьбу человека.

– Ох, милый…

Ни одна женщина до Хелен не звала меня «милый». Я реагировал на это слово, как альт на прикосновение смычка, и готов был сделать для Хелен все что угодно, но она ни о чем не просила.

– Расскажешь о своей семье?

– О родственниках? Никого не осталось. Я одинокий волк.

– Как это печально, милый…

Мы гуляли по молу, держась за руки, как шестнадцатилетние подростки, и Хелен вспоминала свой первый брак. В двадцать лет она без памяти влюбилась в «звездного» журналиста. Он был вдвое старше и стал ее профессиональным наставником. Они верили в свою Великую Любовь, но потом расстались. В детали Хелен не вдавалась, только сказала, что их дорожки разошлись, как часто случается в наше время. Меня удивили не слова, а нотка фатализма в голосе моей подруги.