Единорог остановился в нескольких шагах от профессора Квирелла и понюхал воздух. Гарри задался вопросом, чувствует ли животное запах чеснока, который преподаватель обычно носил с собой для защиты от вампиров. Но профессор снова произнес заклинание, которое, по мнению Гарри, было некоторой разновидностью чар призыва, и единорог двинулся вперед, послушно подходя к Квиреллу, время от времени помахивая хвостом.
Гарри сглотнул. Горло его сжалось, потому что он догадался, что Квирелл задумал сделать с единорогом что-то ужасное.
Пока Гарри обдумывал решение, единорог остановился перед Квиреллом и профессор коснулся его шеи. Гарри снова сглотнул, но продолжал смотреть. Его мать учила его, что только трусы отводят взгляд от смерти, и что многие Пожиратели Смерти убивали людей, закрыв глаза. Только продолжая смотреть, он сможет свидетельствовать против Квирелла, а также доказать, что он не мог спасти волшебное животное.
Преподаватель подошел еще ближе и прошептал заклинание, которое Гарри не смог распознать, и не был уверен, что хотел бы этого. Сразу же огромная, глубокая кровавая рана рассекла шею единорога, повредив его серебристую шкуру. Рана испускала сине-серебряный свет, и вместе с мерцающей, как луна, кровью, из прекрасного создания уходила жизнь. Раненый единорог вскрикнул, и Гарри задрожал, неистово впившись пальцами в свои руки, потому что готов был выхватить волшебную палочку. Тем не менее, он был горд тем, что ему удалось не издать ни единого звука, когда единорог пал на землю, засучив золотыми копытами как метеорами. Было бы неуважением осквернить момент его смерти жалобным криком.
Квирелл встал перед единорогом на колени, уклонившись от его копыт, и наклонил голову. Его рот погрузился в глубокую рану на шее единорога, и он принялся сосать.
Гарри боролся с подступающей тошнотой. Его мать рассказывала ему о людях, которые пили кровь единорога. Это было отвратительным преступлением, и не только против закона Министерства Магии. В единорогах было какое-то редкое чистое волшебство. Любой, испивший крови единорога, становился ненадолго бессмертным, но это деяние навсегда изгоняло такого глупца из мира людей, в пустоту, лишенную всех эмоций.
Он не смог досмотреть до конца. Он отвернулся и присел вниз, и ждал, пока не прекратились сосущие звуки. Единорог был уже мертв к тому времени - по крайней мере, Гарри надеялся на это. Он закрыл глаза и прислушался.
- Когда? - спросил Квирелл, будто возражая кому-то. - Когда мы отомстим за оскорбление…Всем вероломным…И накажем отродье Поттеров, отправив его в ад?
Гарри распахнул глаза, услышав это.
Холодный голос зазвучал снова, и острая боль пронзила лоб Гарри. Он старался терпеть, ходя с каждой секундой боль становилась невыносимой, а то, что еще мог сказать голос, было более важным, чем любые муки, которые ему придется вынести.
Гарри едва удалось сохранить присутствие духа, когда профессор Квирелл пошел обратно мимо него. Он даже не глянул в его сторону. Его голос снова вернулся к привычному бормотанию. Гарри не пытался преследовать его, оставаясь на коленях, пока боль в шраме не прошла.
И все это время он обдумывал услышанное и размышлял, что теперь делать.
Это был первый раз, когда он серьезно рассматривал возможность обратиться к преподавателям за помощью. Он не знал, готов ли он столкнуться с Пожирателями Смерти - или кем бы то ни было, о ком говорил Квирелл - самостоятельно. Возможно, что он не успеет оказаться в нужном месте в минуту опасности. Благодаря Драко это было вполне вероятно.
И ему на самом деле нужно было рассказать кому-нибудь об убийстве единорога.
Но две вещи его останавливали. Во-первых, он должен будет рассказать, что был в лесу и шпионил за Квиреллом, потому что ему приснился вещий сон. А это привлечет к нему внимание преподавателей и, возможно, Пожирателей Смерти. Большая часть его обучения дома заключалось в том, чтобы составить о себе мнение, как о невзрачном юном волшебнике со средним уровнем магии, которому внушает страх слава и репутация его известного брата. И это большое преимущество он потерял бы в тот же миг, когда обратился бы к преподавателям за помощью.
А во-вторых…
Кто же это?