Ее взгляд не отрывался от его лица, и из глаз катились слезы… она трогала другой рукой его щеку, трепала его густые волосы, пока он извлекал из ее тела пулю и… тоже смотрел…так смотрел, как будто она его воздух, как будто бы он дышит вместе с ней и вместо нее. Как будто вся ее боль отразилась на его лице, в его черных глазах. А ведь он ее любит. Чезаре отчетливо это осознал прямо сейчас. Сальваторе ди Мартелли безумно любит его мать.

— Да…вот так… Это месть, малая… помнишь ту вилку? Пришел час расплаты, и теперь я потыкаю в тебя лезвием. Тшшшш…смотри мне в глаза. Еще немного. Я ее нащупал…моя терпеливая девочка. Ты можешь кричать.

— Я…напугаю Чезаре.

Сальваторе смеется, не отрывая взгляда от лица Юлии.

— Куда уж больше…ты и так его напугала. Глупая девочка. Моя маленькая глупая девочка…ты сумасшедшая девочка.

Окровавленные пальцы кидают пулю в тарелку, и Чезаре с пылающими щеками выдыхает от облегчения. Ему казалось, это внутри его мяса копаются сильные длинные пальцы, и это он готов извиваться и корчиться от боли вместо матери. Он бы с радостью взял это все на себя.

— Вату смочи бренди и давай сюда.

Прикладывает к ране вату и тут же накрывает губы Юлии своими. Чезаре резко отвернулся, но все равно увидел их отражение в стеклах шкафов.

— Тшшшш…вот так…

Большие руки Сальвы гладят ее по волосам, по спине, баюкают, укачивают, второй рукой он швыряет сотовый Чезаре.

— Найди номер Араманто. Скажи, чтоб немедленно выезжал ко мне. Это врач.

И парень подчинился, беспрекословно, как робот, не прекращая смотреть на мать, которая сцепила свою руку с рукой Сальваторе.

Ее пальцы побелели, но и его пальцы были такими же белыми, и Чезаре не представлял, с какой силой они сдавили руки друг друга.

Потом приехал врач, и Сальва унес Юлию наверх. Чезаре остался внизу. Там, на той кухне возле стола, перепачканного кровью. Его руки дрожали, и эта дрожь никак не унималась.

Он смотрел пустым взглядом на стол и все еще видел этих двоих, впивающихся друг в друга сумасшедшими взглядами… Она закрыла ЕГО собой. Вот так просто взяла и закрыла… Какой должна быть любовь, чтобы сделать это? И разве это любовь? Чезаре представлял ее совсем другой. Нежной, щемящей, ласковой, а не звериной и бешеной, сметающей все на своем пути.

Протянул руку и взял медальон — застывший в смоле цветок вереска, как будто в слезе, раздавленный и счесанный пулей. Палец автоматически погладил выемку…если бы не медальон, пуля бы разорвала ей сердце. Самое жуткое, что она этого хотела, она развернула пистолет на себя. И перед глазами снова и снова ее лицо, раскинутые руки и эти глаза с его собственным отражением.

— Что? Горюешь об упущенном шансе пристрелить меня?

Вздрогнул и обернулся, все еще чувствуя онемение во всем теле. Сальваторе стоит в дверях с сигаретой в зубах, с закатанными рукавами все еще окровавленной рубашки. Вошел на кухню, отодрал зубами пробку с бренди и сделал несколько глотков.

— Тебе не дам, ты еще мелкий. Не расстраивайся. Когда-нибудь подрастешь и завершишь начатое. У тебя вся жизнь впереди.

Посмотрел на медальон в дрожащих руках Чезаре.