– Кэти, – сказал он, – я позвоню, как только доберусь до Грейнджа.

– Все в порядке. Я знаю, ты будешь занят.

Кроум закрыл чемодан, щелкнул застежками.

– Я правда хочу позвонить, ага?

– Хорошо, только не слишком поздно.

– Да, я помню.

– Арт приходит домой…

– В шесть тридцать. Я помню.

Арт был мужем Кэти. Окружной судья Артур Баттенкилл-младший.

Кроуму было неловко обманывать Арта, даже несмотря на то, что Кроум вовсе не знал этого человека, и несмотря на то, что Арт сам изменял Кэти с обеими своими секретаршами. Это общеизвестно, заверила Кэти, расстегивая брюки Кроума на их втором «свидании». Око за око, сказала она, – прямо как в Библии.

И все же Том Кроум чувствовал себя виноватым. В этом не было ничего нового; возможно, это было даже необходимо. С юных лет чувство вины играло определяющую роль во всех романах Кроума. Теперь же вина была неизменным, хоть и подавляющим спутником развода.

Кэти Баттенкилл срубила его осмысленностью тонких черт и похотью, пышущей здоровьем. В один прекрасный день, когда он совершал пробежку в центре города, она буквально за ним погналась. Он замешкался посреди благотворительного уличного марша – сейчас не вспомнить, против болезней или против беспорядков, – и неловко сунул Кэти в руку немного денег. Вдруг она – и его догоняют шаги. И она его нагнала. Они позавтракали в пиццерии, где первыми словами Кэти оказались: «Я замужем и никогда раньше такого не делала. Господи, как я проголодалась». Она ужасно понравилась Тому Кроуму, но он понимал, что весьма значительную часть уравнения составляет Арт. Кэти решала дела по-своему, и Кроум понял свою роль. Сейчас это вполне ему подходило.

Босиком, в нейлоновых колготках, Кэти проследовала за ним до машины. Он сел и – пожалуй, слишком поспешно – сунул ключ в зажигание. Она наклонилась и поцеловала его на прощание – довольно долгим поцелуем. Помедлила возле дверцы. Он заметил у нее в руках одноразовый фотоаппарат.

– Тебе в поездку, – сказала она, передавая камеру. – Там осталось пять кадров. Или шесть.

Кроум поблагодарил ее, но объяснил, что это не нужно. Синклер пришлет штатного фотографа, если история с лотереей выгорит.

– То для газеты, – сказала Кэти. – А это для меня. Можешь снять плачущую Богоматерь?

На мгновение Кроум подумал, что она шутит. Она не шутила.

– Пожалуйста, Том!

Он положил картонную камеру в карман куртки.

– А что, если она не будет плакать, эта Дева Мария? Все равно хочешь снимок?