Потом мир бросился в лицо и хлынул внутрь какофонией цвета и звука, мешаниной образов. Мир впивался красными когтями в лицо, трясся, раскалываясь на части, пуля прошивала алое яблоко насквозь, падал, бесконечно падал, разбиваясь, бокал, смешивались краски, заливали все от горизонта до горизонта, колонна спирита рвалась в небо, сталкивая «Трель» вниз, и она падала, падала, падала…
Рука у нее на плече была твердой и жесткой, она выдернула Кейн из бушующего моря спирита, из красного марева паразита, позволяя сделать еще один глоток воздуха. Всего один – этого было достаточно.
Атрес что-то кричал, не разобрать что, и Кейн отчетливо понимала, что у нее всего несколько секунд на то, чтобы вернуть контроль над узлом. На то, чтобы спасти «Трель» и выровнять превратившуюся в какофонию Песню.
Ей нужен был камертон, единственная нота, способная привести все к одному знаменателю. Всего один сторонний звук, но Кейн не могла найти его в себе, как ни пыталась. Выплеск спирита задел ее слишком глубоко, сплел с паразитом. Она уже была заражена.
Двигатель вот-вот должен был отказать, «Трель» опускалась все ниже и ниже, и Кейн ничего не могла сделать.
Она услышала совершенно случайно и совершенно отчетливо. Это был пульс, он бился быстро и сильно и вдруг перекрыл умирающий звук «Трели». Удар, еще удар.
Кейн подняла на Атреса неверящий взгляд, увидела его глаза прямо напротив – черные, прищуренные от боли – и поняла, что нашла.
Камертоном было сердце.
Кейн потянула этот звук к себе, в себя, сквозь Мираж и какофонию. Он был четкий и безусловный, этот звук, очень земной и от того неодолимый. Он упорядочивал, прогонял заразу, не оставляя ничего, кроме себя. Стало очень тихо, где-то на границе сознания затихала буря, засыпала валькирия, перерождаясь во что-то новое, совсем другое, звучащее совершенно иначе.
– Я знаю кто вы, – хотела сказать Атресу Кейн. – Я знаю, почему вы звучите, как схема.
Губы не слушались, мир отдалялся все больше. Мираж засасывал в себя, убаюкивал, как сладкий черный океан. Нужно было держаться, но все стало пустым и неважным, Кейн видела себя на самой поверхности, и слои в глубине, и присутствие того самого древнего Нулевого Архетипа.
– …вернуться! Кейн, вы должны вернуться….К…йн…
Кейн зацепилась взглядом за лицо Атреса совсем близко, за его глаза, за нахмуренные брови.
Точка смещения, ей нужна была точка смещения.
Глаза у Атреса были совершенно черные, страшные, будто провалы дула. На секунду в них единственным мазком цвета отразилось красное яблоко.
Что-то внутри со щелчком встало на место, Мираж схлынул, Кейн сделала еще один судорожный вдох и потеряла сознание.
Ей снилась валькирия, она протягивала на ладони красное яблоко, но когда Кейн уже собиралась взять его, яблоко превращалось в карманные часы с резной крышкой. Где-то на границе восприятия расстилался океан Миража, образы всплывали с его поверхности и снова опускались вглубь, ниже и ниже, должно быть, к самому дну, к Нулевому Архетипу.
Часть сознания Кейн понимала, что это всего лишь сон, и он то стирался до черноты, то вновь обретал странную четкость, резал глаза.
Кейн пришла в себя будто от вспышки.
– …шок… в-званный… перенапряжение архетипа… – голос звучал сухо и спокойно, совсем рядом, царапал голову изнутри. Кейн хотела сказать ему, чтобы он замолчал.