* * *

Где-то поблизости отчаянно и громко плакал младенец. Захлебывающийся крик разбудил Дмитрия, и спросонок он успел удивиться: какой же заполошной мамаше вздумалось притащить в клинику грудничка? Однако, открыв глаза, увидел над собой не белый потолок стоматологической клиники, а ночное небо, усыпанное крупными звездами. Они мерцали и переливались в бархатной черноте, которую косо пересекала бледная лента Млечного Пути.

Придавленный навалившимся оцепенением, он лежал, не двигаясь и, кажется, даже не дыша. Завороженный взгляд не мог оторваться от равнодушно подмигивавших сверху звезд. И вдруг в ледяной и тяжелой пустоте оглушенного увиденным мозга обрывками стали всплывать воспоминания: жара, укус в шею, мучительная тошнота и отсутствие одежды. И еще возникло очень странное ощущение, будто у него нет тела.

Он решил поднять руку — а лучше сразу обе — и посмотреть, что из этого получится. Две черные, чернее, чем нависший свод ночного неба, человеческие кисти закрыли собой звезды. Руки были на месте. “Значит, тело имеется”, — подумал Дмитрий, не испытав при этом ни радости, ни удовлетворения. Правую руку он опустил на грудь, а левую на бедро — и обнаружил, что и впрямь совершенно гол.

И тут, где-то совсем близко, снова раздались те захлебывающиеся младенческие рыдания, которые разбудили его. Неожиданно плач оборвался визгливым коротким лаем, перешедшим в тонкое поскуливание. Не ребенок, значит. Какой-то зверь. Дмитрий сел и огляделся. Приземистая тень вспугнутого неожиданным движением существа, похожего на небольшую собаку, шарахнулась прочь и канула в ночи.

Над самым горизонтом висел огромный, узкий месяц. Света он почти не давал, и видно было на десяток шагов, не больше, — далее все тонуло в непроглядном мраке. И опять ночную тишину вспугнул уже приглушенный расстоянием захлебывающийся плач-лай.

А потом ухо уловило еще один звук. Где-то журчал ручей.

Жажда. И не просто жажда: горло горело и саднило, будто натертое наждаком, а язык ворочался во рту шершавым обрубком. Журчание подействовало на Дмитрия как магнит: он поднялся и на негнущихся ногах побрел на звуки текущей воды. И уже почти достиг цели, когда перед ним стеной встала непонятная темная масса. Он осторожно протянул руку и коснулся ее — растения с твердыми суставчатыми стеблями и плоскими длинными листьями. “Рогоз”, — мелькнула в голове отдаленная, как эхо, мысль. От воды тянуло головокружительной свежестью, и Дмитрий с треском и хрустом вломился в заросли, круша их. На втором шаге под ногой разверзлась пустота, и в попытке сохранить равновесие он рухнул, цепляясь за несчастный рогоз и выдирая его с корнем.

Упал он прямо в воду, во весь рост растянувшись вдоль узкого русла крохотной, мелкой речушки, и с размаху зарылся лицом в илистое дно. Закашлявшись, он поднял голову, сделал вдох, а затем, уже не сдерживаясь, принялся жадно пить, чувствуя, что взбаламученная вода полна скользких частичек ила и песка. Но сейчас было не до подобных мелочей.

Отяжелев от воды, Дмитрий выбрался на осыпающийся берег и сел на изломанные жесткие стебли рогоза, сжавшись в комок и обхватив руками голые колени. Хотя ночной воздух был теплым, почти горячим, зубы выбивали неровную дробь. Дрожь рождалась в самой глубине отупевшего, ошарашенного существа, и казалось, ее ничем не унять.

Вода потихоньку возвращала его к жизни. Болью в шее напомнило о своем существовании тело. Чуть пониже затылка Дмитрий нащупал пальцами округлый желвак размером с двухрублевую монету. Под пальцем желвак начал саднить и пульсировать. Но и это принесло радость — значит, он не бесплотный дух, он жив! Потом вдруг загорелись ступни. Не переставая трястись и стучать зубами, Дмитрий сел по-турецки и ладонью поочередно их ощупал: подошвы были густо утыканы какими-то мелкими колючками. Он оставил в покое желвак на шее и принялся по одной извлекать их. Но как ни сосредоточивался Дмитрий на этой хирургической операции, мысли помимо воли пытались склеить из обрывков нечто целое. Дневная жара… Укус в шею… Душная звездная ночь… Речушка с заросшими берегами… И лоб медсестры со сведенными к переносице узкими, тщательно выщипанными бровями, вводившей ему в вену снотворное… Он непроизвольно провел языком по верхним зубам — левый резец отсутствовал. И правильно: еще в армейские времена выбит в драке с “дедами”. Но… Но его же должны были вставить!

Ход мыслей был прерван новым ощущением — теперь нестерпимо жгло спину. Дмитрий нерешительно потянулся левой рукой за правое плечо и зашипел сквозь зубы: конечно же, пока валялся на солнцепёке, спину поджарило нещадно.

“Что ж это получается? Зуба так и нет, а спина подпалена… Вот тебе и повалялся спящим, пока стоматологи благовидность пациенту возвращают… Где я? Что происходит? Под наркозом мне все это снится, что ли? И эта ночь; и здоровенные звезды, пялящиеся с небес; и желвак на шее; и брюхо, полное мутной воды; и ноги, исколотые колючками? Когда же меня разбудят? А вдруг я уже умер? — скользнула испуганная мысль. — Загнулся ото всех этих снадобий и лежу себе в морге, как положено покойнику, а это загробная жизнь?! Праведник Дмитрий попал в рай… Или в ад? Стоп! Попробуем рассуждать здраво…”

Он снова коснулся пальцами желвака. Самый что ни на есть настоящий. И звезды… Он поднял лицо к безоблачному ночному небу. Семь звезд, безмолвно мерцая, образовывали знакомый ковш. Большая Медведица… А вот и Малая с Полярной звездой на кончике хвоста.

Да и рогоз — тоже настоящий, с детства знакомый: неподалеку от детдома был затянутый ряской пруд, а по берегам рос рогоз. Из него еще свистелки делали.

Какая это, к чертовой матери, галлюцинация! И, разумеется, он не умер.

Так что же все это такое? Специальный подарок от стоматологической клиники — юбилейному, скажем, посетителю вводят снотворное, раздевают догола, тихой сапой увозят в спокойное безлюдное место и там оставляют? Или там свили гнездо какие-нибудь чеченские бандиты, занимающиеся похищением людей? Усыпили для безопасной транспортировки в свою Чечню, раздели, чтобы не сбежал, но ненароком по дороге потеряли: к примеру, выпал из машины на ухабе?

Предположения одно нелепее другого, и все не стоят выеденного яйца. Не станет клиника разыгрывать пациентов, да и врачи, похищающие людей, — сюжетец из бульварного романа или дешевого телетриллера.

Так где же он? И как, черт дери, тут оказался? На питерские окрестности не похоже. Душно. Ветра нет — теплый сухой воздух не шевельнется. Жара африканская. Может, впрямь Африка?

Он здесь уже несколько часов. Черт его знает, сколько именно. Но не меньше восьми: когда очнулся первый раз, было пекло, и солнце стояло высоко — шибало прямо в темя, а сейчас — ночь. И все это время он валялся пластом, причем ни одна собака не подошла к лежащему без сознания на земле голому человеку. Или нет! Собака как раз подошла. Но — собака ли? Точнее, зверь, похожий на небольшую собаку. Могла быть и лисица. Темно ведь, хоть глаз выколи, удивительно, как он вообще тень заметил. Да и тявкала зверюга не по-собачьи.