— Ты что такое говоришь, — затараторила счастливая Маша. — Я хоть и ждала тебя весь день, но дождалась же. Я понимаю, что ты был на репетиции в Кремле. Вот бы мне туда попасть в качестве певицы.

— Через год попадёшь, я обещаю. Как прошёл урок вокала?

— Я у тебя хорошая ученица. Так сказала Лидия Петровна. Она ещё говорит, что через месяц ты должен будешь приехать и сам услышать, каких успехов я добилась. Знаешь, мне самой петь всегда нравилось, а тут такие перспективы открываются благодаря тебе, что аж страшно становится.

— «Спокойно, Маша, я Дубровский». Я, конечно, не Дубровский, но я теперь с тобой рядом, поэтому ничего не бойся. Ты давай выходи уже из дома и иди в сторону улицы Тёплый Стан, я там через тридцать минут буду. Девичий подарок с собой?

— Только это уже женский подарок, ты же его сам таким сделал, и он у меня всегда с собой.

Теперь можно и бандитам звонить. Долго никто не поднимал трубку в шашлычной, но потом подошёл мужчина и сказал с кавказским акцентом:

— Слющаю.

— Сергея позови, — сказал я ему.

— Нэту, — сказал голос, который был похож на голос джина из мультфильма о бароне Мюнхгаузене и говорившего с восточным акцентом: «Какой такой павлин-мавлин? Не видишь — мы кушаем».

— А Гвоздь есть?

— Сэйсчас пазаву.

— Алло, — ответил через несколько минут голос, похожий на голос Гвоздя.

— Гвоздь, это Андрей Кравцов. Сергей есть поблизости?

— Здоров. Белого нет. Чего хотел?

— Пугачева собиралась к нему подъехать по нашим с ним делам.

— Сама певица? Классно. Я люблю её песни слушать. Белый через час будет.

— Алла через минут двадцать позвонит, ты ей так и ответь.

С Аллой я разобрался, правда не понял, почему у Сергея погремуха Белый, вроде как должна быть Серый. Ну да ладно, мне без разницы. Теперь Машу подхвачу и пусть она «разорвёт шаблоны в клочья». Вот ведь эта вредная Сенчина, распалила меня и к Романову болтать по телефону убежала. Ну ей же хуже. Пока я ехал, я слушал музыку «Эсмеральды» и пел. Но пел на французском. В оригинале она называлась «Belle», что означает по-русски «красавица». Я слукавил, когда на репетиции сказал Ольге Николаевне, что перевёл только арию Квазимодо. Я знал её всю и пел на хорошем французском языке, так как в той жизни пять лет изучал этот красивый язык в МГИМО. Да, на французском она звучит чуть лучше, чем на русском. О, вижу Машу, она идёт вдоль дороги и машет мне.

— Привет, любимый, — сказала с придыханием Маша, садясь в машину и целуя меня. — Я очень соскучилась.

— И я соскучился, — нисколько не соврав, ответил я. — О, на тебе новая курточка?