– Типун? – только сейчас узнал я в раненом разбойнике кормчего по неизменной присказке.

– Надо было не слушать Ворона и прибить тебя раньше, паныч… – пробормотал тот, потирая бок. Потом сунул руку за пазуху и вытащил оттуда туго набитый кошель. – О, а говорят – не в деньгах счастье, типун мне на язык. Не было б денег, поймал бы пулю животом. Эх, носил волк овец, понесли и волка… такая наша доля казацкая.

Охнул и согнулся от удара Полупуда.

– Не смей рыцарское звание поганить, паскуда… – рявкнул Василий. – Харцыз, душегуб, тать, разбойник… Как хочешь обзовись, а казаком не смей – язык отрежу.

Видно было, что Типун очень хотел бы ответить не менее резко, но понимал – запорожец не шутит, и смолчал.

– Много вас?

– Кого уговорил со мной пойти, все здесь… – нехотя признался кормщик. – Ворона ты сильно подрезал… Много крови потерял атаман. Придется пару деньков отлежаться. Убейволк сказал, что на воде следов не видит и толку с него не будет. Остальные тоже не верили, что челн можно вплавь нагнать.

– А ты верил, значит?

– Не дурнее тебя буду, типун мне на язык. Всю жизнь на воде. Понимал, что к туркам вы не поплывете, против течения на веслах не сдюжите, а ветра попутного не было. Да и о притоке этой слыхал. Захаживать – не заходил, врать не стану, но что есть она, про это знал. Вот и глядел в оба, когда на куге, сплетенном из веток, вдоль берега плыли. Правда, чуть мимо не проскочил. Повезло – пальбу мушкетную услышал. Так и нашли вас.

– Повезло, говоришь?

– Почему нет? – рассудительно ответил кормчий. – Кто мог знать, что паныч в обнимку с пистолями спать ляжет? И уж тем более, даже если б кто сказал, не поверил бы, что такая неженка стрелять умеет. А если б не этот конфуз, все могло бы иначе сложиться. Ну да чего уж… Сняв голову, по волосам не плачут. Ваша взяла… Ты бы, Василий, перевязал меня, что ли? Живот кошель защитил, а руку не прикрыло. Зацепило… Кровью изойду, типун мне на язык… А какой вам прок от немощного?

– Это можно…

Казак разорвал рукав на камзоле кормчего. Обильно посыпал кровоточащую рану порохом и клацнул огнивом. Полыхнуло, как при фотовспышке, и Типун простонал сквозь стиснутые зубы нечто непроизносимое при монахах и дамах. Потом глубоко вдохнул и произнес уже нормальным голосом:

– Спасибо, типун мне на язык. Чтоб ты здоров был…

– Извини, с тряпками возиться некогда, – спокойно ответил тот. – Но за «спасибо» папа с мамой спать не хочет… За это ты мне расскажешь, где такой знатный товар взяли и кому везли?

– Расскажу, Василий, – согласился кормчий. – Непременно расскажу. Только не тебе, а кошевому. Я, знаешь ли, пожить еще хочу. В крайнем случае – умереть без мучений. Сам знаешь, что ждет харцыза в Сечи. А кроме этого знания мне в обмен предложить нечего. Такой мой сказ будет. Ну а решать тебе… Только сперва вот о чем подумай: какие пытки ты сможешь придумать, что меня не ждут на Сечи, если не договоримся?

Полупуд подергал ус и кивнул.

– Понимаю. Пусть так и будет. Садись к кормилу. Но смотри… Вздумаешь учудить чего, тоже поймешь, что сильно ошибся. И везение твое на том берегу Днепра осталось. Рядом с Вороном.

Разговаривая с кормчим, запорожец не забывал и об остальных разбойниках. Так что когда те очнулись, то оказались привязанными к скамье. Причем так хитро, что любая попытка вскочить затягивала петлю на шее. И пленники это очень быстро поняли, поэтому сидели смирно, только глаза таращили. Рты им Полупуд тоже заткнул. На всякий случай. Не поверил Типуну, что тот пустился в погоню всего лишь с тремя разбойниками.

Я тоже. Поэтому участия в разговоре давних знакомцев не принимал, а торопливо заряжал пистоли и мушкеты. К слову, без должных навыков это весьма хлопотное дело. Особенно если торопишься. То порох мимо просыплешь, то пулю уронишь. Или пыж вставить забудешь, и вся начинка из дула высыплется.