― А сыр с плесенью ешь? Плесень же тоже живая, ― насмешливо прищурился.

― Не настолько живая.

― Думаю, тебе просто нужна практика ‒ попробуй съесть кусок ветчины. Не умрешь от этого, ― соорудив маленький бутербродик, попытался запихнуть его мне в рот.

Я видела, что у него просто настроение не задалось с самого утра, вот он и цепляется к моим убеждениям.

― Ты не забыл, что обещал перестать задирать людей на целую неделю? ― сморщив нос, отвернулась в сторону.

― Неделя уже прошла, ― хищно улыбнулся парень.

― На школьную неделю! А ты уехал в Гонконг, вернулся только в пятницу…

― Календарная неделя прошла.

― Значит все? Теперь можно издеваться над людьми? ― от обиды в моем животе что-то дрогнуло.

Руслан отставил в сторону свой бутерброд.

― Ты не говоришь мне, что любишь, но при этом требуешь примерного поведения. Как-то нечестно выходит.

― А может, потому и не говорю, что твое поведение далеко не примерное?

Прищурив глаза, мрачно скрестил руки на груди.

― Значит, чтобы быть с тобой, мне нужно яиц своих лишиться? Начать по струнке ходить? Неужели тебе такой парень нужен? Евнух без собственного мнения?

Покраснев от злости, я опустила голову. Ничего ему не ответила. Взялась за свой йогурт с черничным вареньем.

― Что? Нечего сказать?

― Мне нужен человек, которому не плевать, что чувствуют другие люди! ― наконец, не выдержала я. ― Парень с сердцем и совестью! Тот, который не станет швырять в фонтан очки другого ученика, не станет угрожать ничьей жизни и не будет никого ставить перед собой на колени! Ты знаешь, что происходило в твоей школе всю эту неделю? ― на мои глаза навернулись слезы. ― Знаешь, что Карина сделала с Катей по твоей указке? Она превратила ее в парию! Нет, хуже, она опубликовала их тайную переписку, выставила на всеобщее обозрение все ее секреты! Вся школа считала своим долгом унижать и обзывать ее! В том, что она так отчаялась, что решила покончить с собой ты, ты тоже виноват, как и в том, что чуть не произошло со мной! ― голос дрогнул и чуть не сорвался.

На его лицо нашла грозовая туча, глаза стали двумя черными дырами. Он с такой силой сжал челюсть, что у него побелели жевательные мышцы. Какую-то минуту он молчал.

― Значит, для того, чтобы ты стала моей, мне нужно изменить свою суть. Так, Арина? ― наконец, произнес.

― Можешь не менять, ― прошептала я, ― но тогда не жалуйся, что я не говорю тебе того, что ты хочешь услышать.